— Подмастерья мастера бьют.
Драку прервал заполошный крик из-за угла:
— Стража!
— Бежим!
Пятерка кинулась врассыпную, Бежих ухватил Илюху за локоть и утащил на соседнюю улочку — только разборок с городскими властями им и не хватало. Все бы так и закончилось, но Гуска потащил проведать чешское землячество, где они и напоролись на одного из пятерки.
Он было полез за ножом, но тут же выхватил по морде от Илюхи, а Бежих втолковал подмастерью, что они ему не враги. Парень оттаял после того, как Илюха предложил поговорить в ближайшей корчме и поставил не только кислое пиво, но и стребовал солонины, ячменного хлеба и непривычного сыра каменной твердости.
Кромсая еду немаленьким ножиком, подмастерье поведал о нелегкой цеховой жизни.
— Всехно решают старейшины, нам в ничем воли немам. Хоть двацать лет сиди в учнях, мастером не стане.
Парень приложился к кружке и злорадно добавил:
— Але нас мнохо, они боятся.
Бежих переводил те чешские и немецкие слова, которые Илюха не мог разобрать сам. И получалось, что большая часть здешних ремесленников живет как в холопах — цену и заработок устанавливал цех, вернее, потомственные старейшины, подмастерьям запрещают не только союзы, но и просто собираться вместе в харчевнях, работать вне цеха невозможно. Особенно удивили Илюху цеха гулящих девок и нищих, даже у них все расписано и решено заранее.
Выбритым макушкам монахов Илюха перестал удивляться еще в Риге, но чем дальше на полдень, тем больше попадалось тучных монахов. Это где же видано, чтобы инок, смиряющий плоть, разъедался, как боров?
А еще немецкие города не понравились суздальцу теснотой и грязью, по летнему времени вонявшей так, что было слышно, наверное, и за две версты.
И пожары тут случались, несмотря на каменные здания — крыши-то соломой крыли, только у самых богатеев красной черепицей.
Нет, дома лучше. Головня перекрестился, помолился на ночь, послушал как падает в лужу струйка с крыши, да и заснул.
За два дня в Теплицах Бежих с Илюхой переговорили, наверное, с десятком человек, причем, как советовал еще в Москве князь, рудознатцев вербовали не к нему, а ко Дмитрию Шемяке, в Полоцк да Витебск. Тут, в Германии, все еще полагали фюршество Литауэн[i] вполне себе отдельным и католическим государством. Ну замятня, дело-то обычное, князья да графы постоянно воюют, вон даже епископы рати водят — что, кстати, немеряно удивило Головню. Как это, владыко, да в бронях, да с мечом впереди войска?
В далекую страну согласились ехать только двое, причем один решился добираться сушей, через Вратиславу, Радом и дале на Берестье. А вот второй уперся и заявил, что поедет до Штетина, а оттуда морем в Ригу — у него, мол, там родня, да и в Полоцк из Риги проще добираться по Дюне, то бишь Двине.
Поглядел Илюха и на штольни, дыры в земле, из которых выкапывают руду, оловянную да серебряную — страх Господень! Это же людишкам приходится лезть вниз, к самой преисподней, да еще долбить все глубже и глубже! А ну как продолбят ход к дьяволу?
Завершив дела и застряв всего на день в Карлсбаде, Илюха с Гуской поспешили догонять митрополичий поезд, надеясь перехватить его в вольном имперском городе Авспроке, на немецком рекомым Аугсбургом, во имя Августа царя. Так-то путь получался на добрую сотню верст больше, но авва Исидор ехал степенно, почасту останавливаясь на день-другой, а то и на неделю.
Но опоздали буквально на день, да и лошадь захромала, пришлось в предивном и пречудесном граде половину недели ждать. И ходили Илюха с Бежихом на высоченную башню на рыночной площади дивится, на изобилие тканей со всех стран Божьего света, на искусно украшенные плетеным узором серебряные подвески, кольца да браслеты… В одной только лавке серебра-золота да камней драгоценных столько, что, наверное, весь Суздаль с волостями купить можно! А коли по всему Авспроку собрать — так и всю Москву да с Новгородом!