— Бог весть где схоронилась, умница моя! Такая мышелова знатная! Вот новый домишко отстроим, будет ей где порезвиться!
С ума сойти, что за люди.
Первую сводку потерь составили к вечеру. На Большом Посаде выгорели почти все церкви, а дома да терема даже считать не стали. Богоявленский монастырь и вся Богоявленская улица выгорели дотла, до серого пепла. В трех местах огонь перепрыгнул Неглинку, но его встретили дружно, падающие головни скидывали с крыш, заливали водой, закапывали и затаптывали. Занеглименье наполовину отстояли, хотя и погорело тоже немало.
Погибло полторы сотни народу, в основном те, кого отрезало огнем или кто безрассудно в него кидался. Спасли большую часть икон из церквей и почти все книги — за ними был установлен суровый митрополичий надзор и за утраченное спрашивали нещадно.
В Замоскворечье дворские повезли походные шатры, чтобы устроить оставшихся без крыши над головой, и котлы для варки пищи. По городу еще катались золотарные бочки, заливая последние тлеющие уголья, а городовая служба уже организовала погрузку и вывоз золы — трудами троицких монахов все в округе знали, что зола хорошее удобрение.
А я, наконец умывшись и скинув прокопченую одежду, вышел на гульбище вокруг последнего поверха. С востока натягивало ливень — вот нет бы с утра! Может, и не осталось бы полого места где был Торг и Посад… Хотя… Торг все рано надо сдвигать от стен Кремля, а на посаде делать широкие улицы. Жаль, нет под рукой опытных градостроителей, придется все, как обычно, на коленке.
Ничего, с такими людьми вытянем. И не такое вытягивали.
— Бают, что Божье наказание, — выдал мне очередную сводку общественного мнения Фома Хлус.
— Оно понятно, что божье, но вот за что?
— Разное говорят, — вздохнул Фома. — Одни что за пострижение собратанича твоего, Ивана Можайского. Другие что за умаление князей и бояр. Третьи что за многия вольности черному люду.
Так, это понятно кто гундит.
— А черный-то люд что говорит?
— Да все обычно — иноземцев привечаешь, неведомое делаешь…
…и вообще желаешь странного. Знаем, плавали.
— Но хуже другое, — Хлус даже замялся, чего за ним раньше не водилось.
— Говори прямо, не тяни.
— Есть голоса, что Бог прогневался, что унию не приняли и Сидора-кардинала расстригли.
— Ого! Известно кто?
— Вот список.
— Митрополит знает?