- А ты тренируйся, - предложил Поц. – Станешь сильнее.

- Поздно уже тренироваться, - ответил Фрол. – Недолго мне осталось. Я это прямо чувствую.

Котлов вдруг улыбнулся, вызывая интерес.

- Я, - сказал он. – Когда с проверкой на Донбасс приезжал, помню, что та сторона имела строгий лимит по снарядам и минам. Пятнадцать мин в сутки. А сейчас, смотрю, лимита нет. Кидают и кидают.

В этот момент обстрел прекратился. В блиндаж заглянул Рязань.

- Чего сидим? Дождь закончился, град давно уже не обещают. Выходим!

Бывшие заключённые выбрались из укрытия.

- Спасибо, Полкан, - Рязань хлопнул Котлова по плечу. – Сочтёмся.

После обеда обе боевые тройки копали окопы – совершенствование обороны должно быть непрерывным. Земля была податливой, и работа шла хорошо. Только Фрол бурчал, да Пончик быстро набил себе мозоли – вдруг выяснилось, что в силу строгой приверженности воровскому укладу, он никогда в жизни не держал в руках ни метлы, ни лопаты.

- У тебя хорошая была школа жизни, - Поц глумился над своим товарищем, высмеивая его неумение выполнять элементарную, и такую здесь необходимую работу. – На лопату – западло, да? А тут раз – и пригодилось. Как быть? Никого не заставишь – тут тебе в ответ каждый может голову прострелить…

- Да иди ты, - Пончик злился всё больше и больше.

- Перчатки надо надевать, чтобы не натирало, - советовал Копчёный. – Вот ты балбес!

- Да кто же знал, - продолжал мучиться Пончик.

Ближе к вечеру из штаба отряда вернулся Рязань, который отвозил туда пленных. Он привёз два тепловизора с целой пачкой батареек, по одному на боевую тройку, и быстро показал Котлову и Копчёному, как ими пользоваться.

- Сегодня днём мы совершили удачный налёт на позиции противника только потому, что такие атаки и мы, и они, ждём в основном ночью. Днём они расслабились, и утратили бдительность. В итоге мы взяли очень ценных пленных – два командира взвода, старшина роты и начальник медпункта второго батальона 53-й бригады. Они уже дают очень интересную информацию. Второй раз днём такой фокус не пройдёт. И сегодня, как мне кажется, они попытаются ночью нам отомстить. Отряд будет поднимать свои самолётики, а мы будем с земли наблюдать в «тепляки». Во взводе сейчас шесть боевых троек, будем ночью нести службу по две тройки по три часа. Один тепловизор на правом фланге, другой на левом. Ничего сложного.

Время дежурства тройки Котлова пришлось на вторую половину ночи. Забравшись в нору и укутавшись в чей-то спальник, Игорь попытался уснуть. Сегодняшний бой не выходил из головы: постоянно возникали образы убитых им людей. Сегодня он стрелял в таких же русских людей, каким был сам – это стало очень понятно, когда он говорил с пленными. Двое из них даже разговаривали без «гэканья», присущего украинскому языку и смешанному русско-украинскому суржику. Все они были мобилизованы с началом войны и направлены в действующую армию – конечно, никто у них не интересовался, желает ли он воевать, или нет. Альтернатива была проста – стенка, нацисты из «Азова», команда «пли».

Между собой сейчас воевали две мировые системы, а то, что делали они это руками братских народов, было уже делом десятым.

А самим братским народам, вернее конкретным их представителям, которые сошлись друг с другом на переднем крае борьбы, оставалось только, приняв правила предложенной игры, пытаться выжить в этой огромной человеческой катастрофе.

Но самым для Игоря страшным было то, что он не испытывал жалости к убитым им людям. Их судьба оказалась для него безразлична. Что убитые, что пленные – они промелькнули в его жизни и исчезли навсегда. Не оставив никакого следа. Не вызвав никакого сопереживания.

Однако, вспоминая украинских солдат, так преступно (в первую очередь по отношению к самим себе) утративших бдительность и оттого потерпевших разгром, Игорь подумал, что в своих смертях они виноваты сами. С другой стороны, они были настолько сильно измотаны, имели едва ли не смертельный недосып, что определенно уже не могли адекватно реагировать на происходящее, допустив сон на передовой позиции. Потому что они зашли за ту грань, после которой на войне появляется абсолютное безразличие к собственной жизни – убьют, и ладно.