Таким образом, хотя в международной политике, как правило, ошибочно проводить политику блефа, не менее ошибочно впадать в другую крайность и довольствоваться репутацией силы, которая уступает реальной силе. Яркими примерами такой "негативной политики престижа" являются Соединенные Штаты и Советский Союз в период между двумя мировыми войнами и особенно в первые годы Второй мировой войны.
В начале Второй мировой войны Соединенные Штаты уже были потенциально самой могущественной страной на земле и открыто заявили о своей оппозиции империализму Германии и Японии. Тем не менее, Германия и Япония действовали так, как будто Соединенных Штатов как первоклассной державы вообще не существовало. Значение нападения на Перл-Харбор с обсуждаемой точки зрения заключается в подразумеваемом выражении презрения к военной мощи Соединенных Штатов. Репутация силы Соединенных Штатов, то есть их престиж, была настолько низкой, что Япония могла строить свои военные планы на предположении, что американская военная мощь не успеет оправиться от удара Перл-Харбора и повлиять на исход войны. Американский престиж был настолько низок, что Германия и Италия, вместо того чтобы попытаться удержать Соединенные Штаты от участия в европейской войне, казалось, почти стремились втянуть их в нее, объявив им войну 10 декабря 1941 года. Цитируется, что в 1934 году Гитлер заявил: "Американец - не солдат. Неполноценность и упадок этого якобы нового мира очевидны в его военной неэффективности".
® Можно с уверенностью сказать, что в два самых критических периода своей истории Великобритания была обязана своим спасением, по крайней мере частично, своему престижу. Когда в 1797 году вся Европа была у ног Наполеона, а Франция сосредоточила все свои усилия на уничтожении Великобритании, в британском флоте вспыхнул мятеж. В течение некоторого времени два верных корабля были всем, что стояло между континентом и Британскими островами. Зимой 1940-41 годов Великобритания по разным причинам оказалась столь же беспомощной. В обеих ситуациях благоговейный трепет перед именем Великобритании был одним из факторов, удерживавших ее врагов от нападения, которому в значительной степени благоприятствовало распределение материальных сил.
Столь огромное обесценивание было вызвано, прежде всего, тем, что можно назвать отсутствием американской политики престижа в том, что касается репутации военной мощи. Далеко не демонстрируя другим странам, что человеческий и материальный потенциал Соединенных Штатов может означать с точки зрения военной мощи, Соединенные Штаты, казалось, почти стремились доказать всему миру свое нежелание, если не неспособность, превратить этот огромный потенциал в реальные инструменты войны. Таким образом, Соединенные Штаты приглашали пренебрежение и нападки со стороны своих врагов, провал своей политики, смертельную опасность для своих жизненно важных интересов.
Советскому Союзу пришлось столкнуться с подобными результатами не потому, что он пренебрег, а потому, что он потерпел неудачу в своей политике престижа. На протяжении всего периода между двумя мировыми войнами репутация Советского Союза как державы была низкой. Хотя Германия, Франция и Великобритания временами пытались заручиться поддержкой России в своей внешней политике, ни у одной страны не было достаточно высокого мнения о силе Советского Союза, чтобы преодолеть неприятие русской поэтической идеологии и страх перед ее распространением на остальную Европу. Когда, например, во время чехословацкого кризиса 1938 года Франция и Великобритания были поставлены перед выбором: либо одобрить империалистическую экспансию Германии, либо попытаться остановить ее с помощью Советского Союза, престиж последнего был настолько низок, что западноевропейские державы без особых колебаний отвергли предложенное им сотрудничество. Военный престиж Советского Союза достиг своей низшей точки во время кампании против Финляндии в 1939-40 годах, когда казалось, что маленькая Финляндия способна выстоять против русского гиганта. Отсутствие престижа было одним из факторов, убедивших немецкий генеральный штаб, а также генеральные штабы союзных стран в том, что Советский Союз не сможет противостоять немецкому нападению.
Если после Сталинградской битвы и до конца Второй мировой войны престиж России находился на высоком уровне, то в послевоенные годы он снова падает. Однако для внешней политики это не должно быть безразличием. Ведь если бы Советский Союз в 1938, 1939 или 1941 году казался таким же могущественным, каким он был на самом деле, то есть если бы его престиж соответствовал его силе, то политика других стран в отношении Советского Союза легко могла бы быть иной, и судьба Советского Союза и всего мира также могла бы быть иной. Является ли сегодня Советский Союз таким сильным, каким он кажется, или более сильным, или более слабым - это вопрос фундаментальной важности как для Советского Союза, так и для остального мира. То же самое относится и к Соединенным Штатам, и к любой другой стране, играющей активную роль в международной политике. Демонстрировать остальному миру силу, которой обладает собственная страна, не показывая ни слишком много, ни слишком мало, - вот задача мудро продуманной политики престижа.
Идеологический элемент в международной политике
ПРИРОДА ПОЛИТИЧЕСКИХ ИДЕОЛОГИЙ
Характерным аспектом любой политики, как внутренней, так и международной, является то, что часто ее основные проявления не выглядят тем, чем они являются на самом деле - то есть проявлениями борьбы за власть. Скорее, элемент власти как непосредственная цель проводимой политики объясняется и оправдывается в этических, юридических или биологических терминах. Государственные деятели обычно говорят о своей политике не в терминах власти, а в терминах этических и правовых принципов или биологической необходимости. Другими словами, хотя любая политика - это обязательно стремление к власти, идеологии делают участие в этой борьбе за власть психологически и морально приемлемым для действующих лиц и их аудитории.
Эти правовые и этические принципы и биологические необходимости выполняют двойную функцию в сфере международной политики. Они либо являются конечными целями политического действия, о которых мы уже говорили, то есть теми конечными целями, к реализации которых стремится политическая власть, либо они являются предлогами и ложными фронтами, за которыми скрывается элемент власти, присущий всякой политике. Эти принципы и необходимости могут выполнять одну или другую функцию, а могут выполнять их обе одновременно. Например, правовой и этический принцип, такой как справедливость, или биологическая необходимость, такая как достаточный уровень жизни, могут быть целью внешней политики, или идеологией, или тем и другим одновременно. Поскольку мы не занимаемся здесь конечными целями международной политики, мы будем
Концепция идеологии, используемая в этой главе, соответствует тому, что Карл Мангейм назвал партикулярной идеологией: "Подразумевается j^rdcular concept o£ ideology, когда этот термин обозначает, что мы скептически относимся к идеям и представлениям, выдвигаемым нашим противником. Они рассматриваются как более или менее сознательная маскировка реальной природы ситуации, истинное признание которой не соответствовало бы его интересам. Эти искажения варьируются от сознательной лжи до полусознательной и невольной маскировки; от расчетливых попыток обмануть других до самообмана".
Эти идеологии не являются случайным следствием лицемерия отдельных личностей, которых необходимо заменить другими, более честными, чтобы сделать ведение иностранных дел более достойным. За такими ожиданиями всегда следует разочарование. Представители оппозиции, которые наиболее активно разоблачали порочность внешней политики Франклина Д. Рузвельта или Черчиира, шокировали своих последователей, как только они стали ответственными за ведение иностранных дел, своим использованием идеологической маскировки. Сама природа политики заставляет действующее лицо на политической сцене использовать идеологии для того, чтобы замаскировать непосредственную цель своих действий. Непосредственной целью политических действий является власть, а политическая власть - это власть над умами и поступками людей. Однако те, кто был выбран в качестве предполагаемого объекта власти других, сами стремятся получить власть над другими. Таким образом, актор на политической сцене всегда одновременно является и предполагаемым хозяином других, и предполагаемым объектом других. Пока он стремится к власти над другими, его собственной свободе угрожает аналогичное стремление со стороны других.
Этой двойственности человека как политического существа соответствует двойственность его моральной оценки этого состояния. Он будет считать свое собственное стремление к власти справедливым и осуждать как несправедливое стремление других к власти над ним. В годы после Второй мировой войны русские считали свои стремления к власти оправданными соображениями собственной безопасности. Но они осудили как "империалистическую" и готовящуюся к мировому завоеванию экспансию американской власти. Соединенные Штаты наложили аналогичное клеймо на российские устремления, в то время как свои собственные международные цели они рассматривают как необходимость национальной обороны.
Амбивалентность этой оценки, характерная для подхода всех наций к проблеме власти, опять-таки заложена в самой природе международной политики. Нация, которая обойдется без идеологий и откровенно заявит, что она хочет власти и поэтому будет противостоять аналогичным стремлениям других наций, сразу же окажется в большом, возможно, решающем, невыгодном положении в борьбе за власть. Такое откровенное признание, с одной стороны, объединит другие нации в яростном сопротивлении столь недвусмысленно заявленной внешней политике и тем самым вынудит нацию, проводящую ее, применить больше силы, чем это было бы необходимо. С другой стороны, такое признание равносильно открытому попранию общепризнанных моральных норм международного сообщества и тем самым поставит конкретную нацию в положение, когда она, скорее всего, будет проводить свою внешнюю политику вполсилы и с нечистой совестью. Чтобы сплотить народ вокруг внешней политики правительства и мобилизовать все национальные силы и ресурсы на ее поддержку, представитель нации должен апеллировать не к силе, а к биологическим потребностям, таким как национальное существование, и к моральным принципам, таким как справедливость. Никаким другим способом нация не может достичь энтузиазма и готовности к самопожертвованию, без которых никакая внешняя политика не может пройти окончательную проверку на прочность.
Таковы психологические силы, которые неизбежно порождают идеологии международной политики и делают их оружием в борьбе за власть.
Правительство, чья внешняя политика апеллирует к интеллектуальным убеждениям и моральным оценкам собственного народа, получает неисчислимое преимущество перед противником, которому не удалось выбрать цели, обладающие такой привлекательностью, или сделать так, чтобы выбранные цели казались таковыми. Идеологии, не в меньшей степени, чем идеи, являются оружием, которое поднимает национальную мораль и, вместе с ней, мощь одной нации и, делая это, может снизить мораль противника. Огромный вклад, который "Четырнадцать пунктов" Вудро Вильсона внесли в победу союзников в Первой мировой войне, укрепив моральный дух союзников и ослабив моральный дух Центральных держав, является классическим примером важности морального фактора для международной политики.
ТИПИЧНЫЕ ИДЕОЛОГИИ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ