Утром он проснулся в десять. Ольги уже не было, только рядом, на подушке, записка: "Я на работе, приду в пять. Завтрак на плите. Если куда пойдешь, ключ оставь под перилами. Целую."

Он удивился, что ничего не слышал: ни как она встала, ни как готовила завтрак. Обычно он спал очень чутко, что в зоне порой спасало жизнь. Но этот первый блаженный сон на воле, рядом с желанной женщиной, как бы отпустил его нервы от того напряжения, каким он жил последние годы. Лежа на спине и глядя в белый потолок, он как то по-особому остро вспомнил один день на зоне. Тюремная судьба забросила его тогда под

Владивосток. На вечерней перекличке он уловил внимательный острый взгляд высокого черноглазого парня, появившегося с последним конвоем. Перед отбоем к нему подошел один из блатных и, кивнув в сторону новенького, сказал:

— Вот тот пришел по твою душу.

Стриж ждать не стал, бросил подушку на кровать и двинулся к длинному. Подойдя в упор, глянул на того и спросил:

— Ну, говори, что против имеешь?

Тот усмехнулся, глянул с вызовом в холодные глаза Стрижа и сказал:

— Я брат Сома. Мы вокруг его могилы окурки загасили, понял?

— Кто это мы?

— Нас много. Мурай, например.

Анатолий слышал про этот воровской обычай. Собирались вокруг могилы, курили на корточках и потом гасили окурки по окружности. Это было что-то вроде клятвы — обета отомстить за убитого. А Сом был как раз один из двоих обысканных тем утром Стрижом.

"Молодой, глупый, рьяный. Мурай его как пешку использует, а он гордится, дурак!"

— Тебе сколько лет, салага?

— Ну, восемнадцать, а что?! — взъерепенился парень.

— Рановато курить начал, сопли еще до полу. — И Анатолий развернулся, чтобы уйти. Новенький схватил его за плечо. Стриж, не оборачиваясь, локтем резко ударил его в живот. Тот сразу убрал руку и, застонав, согнулся от боли.

— Как звать, вояка?

— Соменком кличут, — прохрипел новичок сквозь боль.

— Брат твой дурак из дураков был, а ты, видать, еще хлеще.