— Вы не перестаете меня поражать, Седьмая. Я обдумаю ваше предложение. — Сабри повернулся и ушел.
В тот же вечер женщина принесла в ее номер несколько коробок, положила их на кровать и, низко поклонившись, хотела уйти. Черное одеяние, похожее на монашеское, подсказало Наташе, что это одна из солдаток со двора. Лицо ее было прикрыто, но разглядеть женщину все же удалось. При всей красоте, какой она обладала, у нее имелся один серьезный изъян: правый глаз закрыт и утоплен в глазнице, будто она его где-то обронила.
— Постой, не уходи. Ты ведь русская, да?
Женщина остановилась на пороге и оглянулась, Наташа рисковала, заговорив на родном языке. Если она ошиблась, ее выдадут.
— Была украинкой, теперь собака. Нам нельзя разговаривать с госпожами.
— Я не госпожа. Такая же невольница, как и ты. Ведь ты раньше жила в таком же номере?
— Нет. Нас было шестеро в одной комнате.
— Почему тебя отдали солдатам?
— А вы не видите? Мы специально устроили между собой драку, чтобы поуродовать друг друга. Думали, что нас выпустят на свободу. Уродок здесь не держат. Я лишилась глаза. Но нас не освободили, а отдали солдатам. Скоро нам придет конец. Больше полугода никто в солдатках не живет.
— И ты не пыталась бежать? За свободу и я бы глаз отдала.
— Спрячься в вертолете. — Где?
— Ты можешь гулять в саду. Каждое утро из дворца улетают два вертолета с курьерами. Они увозят секретную почту. Солдаты их не сопровождают. Надо только успеть забраться в вертолет и спрятаться. Мне надо идти, прощай. — Девушка выбежала из номера.
Наташа почувствовала, как участился ее пульс и разгорелись щеки. Все! Очередная заноза застряла в мозгу, и теперь ее клещами не вытянешь.
В коробках, что принесла покалеченная девчонка, лежала одежда. Очень красивое платье, женское белье и туфли. Все подошло по размерам, будто она сама покупала эти вещи. Наташа вновь почувствовала себя женщиной. Стоя перед зеркалом, плакала от обиды. Вот бы в таком виде очутиться сейчас в Питере, погулять по Летнему саду, посидеть в кафе, выпить сухого вина, съесть мороженого и послушать русскую болтовню беззаботных молокососов, сосущих из бутылок пиво. Она бы их расцеловала только за то, что они говорят по-русски.
Завывание муллы заставило ее закрыть балкон и окна. Она ненавидела этот мир, ее бросало в жар, как только до ушей доносилась арабская речь. Наташа скинула с себя одежду и села на кровать. Шрамы на ногах почти исчезли. Чудодейственная мазь помогла. Что Бог ни делает, все к лучшему. Главное — запастись терпением и не пороть горячку. Она уже много наделала непростительных ошибок, повлекших за собой тяжкие последствия. Но еще не все было потеряно. Наташа верила в себя и свои силы.
В семь утра она уже торчала на балконе и изучала двор, его видимую часть, не загороженную пальмами и соснами. Ее окна и балкон выходили на «задний» двор, где располагались солдатские бараки и мельтешила прислуга. Грузовики, джипы и микроавтобусы она увидела, а вот вертолетов не было. Одноглазая девчонка сказала, будто те прилетают каждый день. Может, врала, ей подослали провокаторшу? Нет, Наташа видела измученное лицо девушки. Такую маску не состроишь ни при каких актерских талантах. Что-то здесь не так…
В дверь постучали, и в комнату вошел араб с кучей украшений на шее. Поклонился, будто явился по зову госпожи. Странное отношение.
— Я должен проводить вас в малый дворец, госпожа, — проговорил он очень медленно, растягивая английские слова. Старался не ошибиться.
— Пожалуйста. Я готова.
Они спустились вниз и вышли через центральный подъезд в дивный сад, которого она не могла видеть из своего окна. Араб пошел впереди, Наташа следом. Прогулка доставила ей удовольствие. Тут по газонам гуляли павлины, в прудах плавали лебеди. Один пруд соединялся с другим, спадая водопадом с верхнего в нижний, через плотины были перекинуты горбатые мостики с мраморными ступенями и перилами. По деревьям скакали обезьяны, всюду работали садовники, подстригали кустарники, словно делали каждому свою особую прическу. Ни охраны, ни солдат.