— За то что не верила в меня — прощаю. Но впредь помни, что мы одна команда. А теперь ещё раз: рассказывай, что им всем от тебя нужно…
— Когда-то давно, в одном старом полузабытом сне, я была очень слабой. Другие ненавидели меня.. если честно, я уже и забыла, почему… хотя нет, помню. Я и раньше была одиночкой, а затем мне пришлось измениться. Я.. получила в результате некоторые признаки нежити. Фурии, если точнее.
Я вспомнил фурию и выпавший с неё фрагмент. Мда, так себе решение.
— Мой разум помутился, хотя я всё ещё осознавала себя. Просто всё вокруг было.. как в тумане. А в городе от меня стали шарахаться, или пытаться обидеть. Я напоминала им чудовище, и честно говоря, я понимаю, что сама была тоже отчасти виновата. С осознанностью, близкой к границе, очень сложно притворяться человеком.
Всё, что мы встраиваем здесь — не просто так. Мы перенимаем всё, Арктур. В твоём характере теперь есть и хранитель леса, и хитрый бакенеко, и тянущийся к свету ангел, и немножко загадочный лесной дух. Часть их черт есть в тебе.
— Тогда что такое я сам? Набор модов? Ты ведь шаманка, что там с душой и загробным миром?
— На Стене нет загробного мира, Арк. Если ты умрёшь, то однажды воскреснешь где-нибудь здесь же, на Стене, и начнёшь всё заново. Если твою душу сожрут пустотники или поработят демоны — это уже навсегда. Как и эфирные моды… Душа — это и есть настоящий ты. Но пока у тебя есть тело, оно тоже будет влиять на тебя и твои поступки.
В её словах был смысл. На мышление влияют гормоны, которые создаёт тело, а мы тело модифицируем, встраивая в себя части чудовищ.
— …Но я останусь твоим клинком, даже если ты потеряешь человечность, и станешь одним из них окончательно.
— Я знаю, Тия. Что было дальше?
— Дальше я ушла жить в тоннели. Я очень смутно помню тот сон, он был слишком давно. В тоннелях мне пришлось выживать самой. Я питалась объедками и частями монстров. И… тогда я не была хаархусом стаи. Я боялась драки, боялась боли и не хотела судьбы проходчика. Я мечтала о семье, но люди не были способны ею стать.
Поскольку одна из доминирующих веток была фурией, нежить относилась ко мне с презрением, но.. с презрением тёплым. Как к нелюбимому глупому родственнику, которого лучше бы никогда не было, но всё же родичу, а не чужаку.
Я не убивала нежить. И нежить всё реже замечала меня. А даже когда мертвецы нападали на меня, я всё равно никогда их не убивала. Искала еду в локациях мёртвых, пользовалась тем, что мертвецы принимали меня за некроморфа, а чем чаще я мелькала перед ними — тем ближе они меня подпускали к себе.
Пока я не начала с ними дружить.
— Дружить с нежитью? Разве они разумны?
— Они… разные, Арктур. Скелеты очень спокойные и рассудительные, в зомби бурлят остаточные желания тела. Клетки в умирающем теле очень сильно голодают, но мозг уже не может понять суть голода, и пытается его утолить чужой плотью, хоть им это уже и не нужно. Организм не способен насыщать клетки пищей, но не все клетки тела умирают сразу. Призраки наоборот, созданы из эмоций. В них очень много от живых, но вот действуют они на одних эмоциях. Бедняжки…
Они все очень страдают, Арк. Дикие стражи выполняют свой долг, но им больно от бессмысленности своего существования. Они устали от созерцания пустоты. Каждый из них варится в соку из отголосков воспоминаний, вспышках памяти о далёком прошлом… Это тоска, какую тебе никогда не понять. И мне тоже. Вообще никому из живых.
— Продолжай. — подбодрил я замолчавшую девушку.
— Мертвецы стали моей семьёй. Не удивляйся, я ведь и сама была близка к ним, потому воспринимала мир иначе. Сейчас нежить не вызывает у меня прежних чувств. Только жалость осталась, но я не стану жалеть некроморфов, и уничтожу столько нежити, сколько ты скажешь.
— Я знаю, Тия, не нужно оправдываться. Ты выживала, как могла. И не до конца контролировала себя.