Каждый имеет право на еду, на работу, на добрый огонь и на такую вот пляску, снимающую усталость дня.
Утром Нури подошел к Евгению Петровичу и, глядя в сторону, сказал:
— Видимо, нам лучше уйти, а? Наше присутствие взбудоражило все племя, а им, полагаю, рано еще входить в цивилизацию, если это вообще понадобится. Как-то стихийно все получилось. Не люблю непредвиденного в вопросах воспитания...
— Я понимаю, — ответил волхв. — Я разделяю вашу точку зрения. И... будет лучше, если экопатруль станет впредь обходить нашу территорию, как обходит Заколдованный Лес. Во избежание случайностей.
— Так и будет, я позабочусь. — Олле отстегнул от пояса нож, протянул Евгению Петровичу. — Мой подарок... Живут себе лесные люди, кормятся сами, детей растят. Пусть живут. Волхвы им помогают — пусть помогают. И нечего нам без нужды вмешиваться.
— Спасибо. — Волхв вертел нож в руках. — Тут вот какое дело, тут у меня мальчик есть больной. По-моему, у него что-то со щитовидкой не в порядке, точно не знаю, а врач наш в отпуске. Надо бы стационарное обследование... Вызывать транспорт, ох, как неохота...
— Пусть идет с нами.
Оум, так звали вента, видимо, и не подозревал о своей болезни, как не подозревал и того, что Олле и Нури резко снизили привычный темп движения. Он бодро шагал вслед за Олле, стараясь при удобном случае, погладить пса, который челноком шнырял по сторонам, охраняя путников от случайностей. Шли молча. Поскольку Оум не знал языка, то и Нури с Олле считали неприличным разговаривать между собой без крайней необходимости. Предстояло пройти пешком чуть ли не две трети лесного массива ИРП. Для Олле лес был привычным, а Нури раньше видел его сверху, знал окраины, но в самой чаще был впервые.
Здесь перемешались тропики и север, Азия и Африка, Америка и Австралия, переплелись корнями деревьев, ветвями и лианами, образуя порой непроходимую преграду. Тогда Гром находил звериные тропы и вел в обход, обычно к какому-нибудь ручью. Жизнь была наверху, в смыкающихся кронах, откуда доносились вопли обезьян и голоса невидимых снизу птиц. Временами перед путниками почти внезапно открывались холмистые просторы с островками эвкалиптовых или хвойных беспримесных рощ. Тогда дышалось свободнее и пропадало ощущение парной духоты.
Пересекая такой почти парковый ландшафт, они увидели, как смешанное стадо антилоп и оленей гнали три усомордика, двое по сторонам и один с тыла. Эти полухищники были прирожденными пастухами. Любое животное они стремились присоединить к своему стаду, иногда нарываясь при этом на неприятности. Вот и теперь: правофланговый усомордик вытянулся, опираясь на задние ноги и низ живота, смотрел, нельзя ли присоединить к стаду этих, идущих мимо. Передние лапы его с верблюжьими мозолями свисали вдоль туловища, шевелились редкие толстые волосины на щеках и переносице.
— Надо бы его погладить, — сказал Нури.
Гром не возразил, и усомордик приблизился. Пока Нури гладил его по шерсти вдоль вздрагивающей спины, с ближнего каштана свесилась Змея Подколодная, обвела всех гипнотическим взглядом и зазывно разинула пасть. Однако никто не окаменел от ужаса, хуже того, Оум швырнул в нее колючую каштановую шишку.
— У кровожадница, — брезгливо поморщился Нури.
— А ведь многие путают ее со Змеем Горынычем, — сказал Олле. — Но Змей не такой. Он совсем другой.
Обманутая в ожиданиях, Змея выплюнула шишку и убралась восвояси. Усомордик понял, что из его затеи ничего не выйдет, и кинулся догонять стадо.
— Странные это звери — усомордики. — Олле глядел ему вслед. — Они сами выбирают пастбище и место водопоя, следят за приплодом, охраняют стадо. Я видел, как усомордик однажды стукнул лапой в лоб зарвавшуюся гиену. Та едва отдышалась. А сами, между прочим, почти вегетарианцы. Нет, едят и подопечных, совсем уж больных и старых. Чтоб добро не пропадало...
Не останавливаясь, миновали светлячковую поляну, всю в солнечных бликах, розово-зеленую от созревающей земляники. Оум покосился на махолеты, светлые глаза его под рыжеватыми нависшими бровями засветились любопытством, но он даже не замедлил шага. Вообще, парень отличался выдержанностью — все молчат, и он будет молча шагать, куда ведут, хотя уже пора бы и отдохнуть, хотя уже и пес высунул язык.
— Все, — сказал Нури. — Не надо, чтобы, он чувствовал себя слабее нас. Привал.
Оум упал на берегу родничка, напился и смыл пот. Потом перевернулся на спину, прикрыл глаза. Мокрое лицо его блестело непросохшими каплями, в частом дыхании обнажились крупные зубы. Гром посмотрел на Олле, подполз к Оуму и положил ему голову на грудь. Вент обеими руками прижал к себе собаку.