— Бывает, что подростки вечерами иногда выходят из дому. К примеру, к друзьям, в пивную или на дискотеку…

Альфред покачал головой:

— Я был здесь.

— И что ты делал весь вечер? — спросил Вайланд.

— Учил слова для этой дерьмовой школы. Английский. У нас вчера была письменная работа.

— Ну и?.. Как написал? — приветливо спросила Марайке.

— Хреново. Завалил на сто процентов.

— Значил, учил не очень старательно, — сухо заметил Вайланд.

— Как же. Просто попалось другое. Не то, что я знал.

Вайланд кивнул с видом, который, казалось, говорил: «Не верю я ни единому твоему слову», и повернулся к матери Альфреда.

— Вы можете подтвердить, что ваш сын вечером двадцать первого июня все время был дома?

Эдит помедлила и потерла лоб, словно ей нужно было хорошо подумать.

— Я не знаю. Может, был, а может, и нет. Он уходит, когда хочет, приходит, когда хочет, и делает, что хочет. Я за этим не слежу. Он достаточно взрослый. Если бы я контролировала его с утра до вечера, то потратила бы на это всю жизнь. А у меня, слава богу, хватает и других дел.

«Мама, — подумал Альфред, — Господи, мама, неужели ты хоть раз в жизни не поможешь мне? Один-единственный раз? Неужели тебе настолько все равно, что они сейчас со мной сделают?»

— Я бы хотел поговорить с вашим мужем, — сказал Вайланд, обращаясь к Эдит.

— Он умер. Как только родился Альфред. — В ее голосе звучала горечь.

Вайланд замолчал. В дело вступил Келлинг и обратился к Альфреду:

— А что ты делал вечером в понедельник в двадцать два тридцать на автобане А7, когда произошло тяжелое дорожно-транспортное происшествие? Ты же видел эту аварию?

Альфред не знал, что говорить и как реагировать, но тут Вайланд положил перед ним фотографию. Раздробленный череп Тили и его лицо сзади.

— Это ведь ты? Или нет?