Марайке била нервная дрожь в первый день судебного процесса против Альфреда Фишера, урожденного Хайнриха, он же Энрико Пескаторе, убийцы ее приемного сына Яна. Ян после спасения из замурованного дома не вышел из комы и пять дней спустя умер в больнице Монтеварки.

Марайке пыталась заглушить боль работой и помогала, как только могла, в расследованиях, которые вели ее итальянские коллеги. В Каза Ласконе, а также в Ла Роччиа были вскрыты бассейны и найдены трупы Филиппо и Марко.

Во всех семи случаях убийств было проведено сравнение следов ДНК с ДНК Энрико, известного также как Альфред Фишер. Сомнений в том, что он был убийцей детей, больше не оставалось. Была доказана также принадлежность зубов всех жертв.

В то время как Марайке изо всех сил работала над процессом, Беттина впала в глубокую депрессию, глушила отчаяние все более сильными медикаментами и уже несколько месяцев была нетрудоспособной. И хотя она вместе с Марайке должна была свидетельствовать перед судом, ее психическое состояние было настолько нестабильным, что ее присутствие на процессе стало невозможным.

Марайке много раз в день звонила ей, постоянно живя в страхе, что Беттина когда-нибудь поддастся внутреннему давлению и совершит что-то необдуманное.

В это утро, за несколько минут до начала процесса, Марайке ходила взад-вперед по коридору суда, крепко прижимая мобильный телефон к уху и пытаясь подбодрить подругу. Альфред получит заслуженную кару, объясняла она в тысячный раз, это совершенно точно. Цепочка доказательств была без единого изъяна, Альфред признался в содеянном, хотя и не испытывал ни малейшего раскаяния. Хотя наказание Альфреда не вернет к жизни никого из детей, но, по крайней мере, можно быть уверенным, что он больше не причинит вреда ни одному ребенку.

До открытия зала оставалось еще двадцать минут. Но уже сейчас все больше и больше людей собиралось в коридоре и ожидало перед пока еще закрытой дверью.

Поэтому Марайке не обратила особого внимания на уборщика в зеленом халате, который, опустив голову, медленными привычными движениями водил шваброй по покрытому линолеумом полу. Правда, в какой-то момент она задала себе вопрос, не глупо ли вытирать пол в то время, когда столько людей ходит по коридору, но сразу же отбросила эту мысль.

Пит посмотрел на часы. Он убрал принадлежности уборщика в маленькое, предусмотренное для этого помещение, снял халат и пошел к входной двери в зал судебных заседаний.

Перед дверью стоял охранник из службы безопасности Кобер, которого Пит знал уже несколько лет. Пит приветливо поздоровался с ним.

— Что это с тобой? — спросил Кобер, намекая на необычный, праздничный вид Пита. — У тебя что, день рождения?

— Не-е, — улыбнулся Пит. — Просто я закончил работу, а это дело заинтересовало меня. Не могу же я сесть там в халате.

— Что правда, то правда, — сказал Кобер. — Но потерпи еще немного. Десять минут, и я открою зал.

Постепенно перед залом собрались представители прессы и телевидения. Анна Голомбек, отец Даниэля Долля и комиссар Карстен Швирс давали короткие интервью для телеканалов SAT1 и RTL, лишь Марайке незаметно для прессы удалилась в конец коридора, чтобы без помех говорить по телефону с Беттиной, которая не переставала плакать.

Через несколько минут Кобер открыл зал. Пит был первым, кого охранники обыскали и проверили на металлоискателе. Потом он вошел в зал и сел с правой стороны у окна, прямо возле батареи и огнетушителя.

Марайке закончила безуспешный телефонный разговор, потому что Беттина все еще плакала, и одной из последних вошла в зал. Она заняла место в правой стороне зала, рядом с адвокатом Мертенсом, который отвечал за дополнительные иски по делам, возбужденным прокурором.