Книги

Пограничные были

22
18
20
22
24
26
28
30

Боевой расчет — святая святых на пограничной заставе: он венчает прожитые и на нем же начинаются новые пограничные сутки. Каждый вечер в одно и то же время весь личный состав — офицеры, старшина, сержанты и солдаты — выстраиваются в две четкие шеренги.

Казалось бы, за двадцать пять лет можно привыкнуть к этой ежедневной церемонии, но каждый раз майор Зимин немножко волновался, голос его звучал звонче и напряженнее обычного: все-таки не что-нибудь, а боевая задача по охране государственной границы ставилась.

Приняв от Бабкина обычный рапорт о построении личного состава, он поздоровался, как это полагается, хотя за день и видел каждого по нескольку раз, и скомандовал:

— Лейтенант Бабкин, проводите боевой расчет!

Бабкин встал перед серединой строя. Зимин отошел чуть в сторону, готовый в любой момент прийти на выручку молодому заместителю, если тот растеряется. Но все шло так, как следует быть. Только, может, излишне нажимал Бабкин на голос: не столь ставил заставе боевую задачу, сколь старался получше сдать экзамен. Но вещи говорил правильные. На его месте Зимин, пожалуй, в этих же словах рассказал бы о происшествии в клубе поселка Горского и ожидаемой попытке преступника прорваться через границу, так же потребовал бы от всех нарядов особой бдительности.

Солдаты слушали Бабкина сосредоточенно: может, кому-то из них доведется встретиться с опасным преступником лицом к лицу и не далее, как этой ночью или ранним утром.

Зимин прошелся глазами по строю. Во второй шеренге стояли рядом три неразлучных друга, очень разные по характеру и внешности и в то же время очень похожие — горьковчанин Петя Жуков, москвич Валя Анпилогов, череповчанин Вася Ухов. Ровно неделю назад после боевого расчета эта троица друзей заявилась в канцелярию. Все трое остановились у дверей по стойке «смирно». Стоявший в середине Петя Жуков отчеканил сугубо официально:

— Товарищ майор, разрешите обратиться с разрешения командиров отделений?

— Разрешаю.

— Мы просим вас ходатайствовать перед вышестоящим командованием о направлении всех нас троих для прохождения дальнейшей службы на дальневосточной границе. Вот наши рапорта.

— Вон как! Всех троих? — удивился Зимин.

Он подолгу читал каждый рапорт, хотя в каждом были одни и те же пяток строчек, как в этом: «Горя желанием нести службу на самом опасном и ответственном участке государственной границы СССР, прошу направить меня для прохождения дальнейшей службы на Дальний Восток. Рядовой Петр Жуков». Отличались рапорта друг от друга только почерками да подписями.

Зимин положил на стол перед собой листы из школьной тетради, на которых еще не установившимися ученическими почерками были написаны эти серьезные рапорта.

— Берите стулья, прошу садиться поближе к столу.

— Мы постоим.

— Просьбу рассматривайте как приказание.

Они сели, смущенные и чуть оробевшие.

— Значит, вы, Анпилогов, считаете, что наш участок границы с капиталистическим государством менее опасный?

— Не стреляют же здесь.

— Не стреляют, говорите? На моем не таком уж большом веку здесь уже дважды стреляли, да еще как стреляли! Не очень-то многим парням из моего поколения довелось остаться в живых. Такими же молодыми, как вы, полегли мои сверстники на этом, по-вашему, безопасном и неответственном участке государственной границы. Что вы скажете на это, рядовой Анпилогов? Молчите, как молчал Жуков? А какое у вас мнение, рядовой Ухов?