– Легко и непринужденно, – сказал Князь. – Вампира не вернешь? Он, между прочим, за правое дело бился.

– Нет, об этом даже не проси. Я не буду воскрешать создание, лишенное души.

– Нет так нет, – сказал Князь. – С Голубчиком твоим что будем делать?

– Я сам его накажу.

Голубь в момент уменьшился до подобающих птице его калибра размеров, взмахнул крыльями и исчез, взлетев, как американский истребитель «харриер», вертикально вверх.

– Тогда все вопросы можно считать улаженными, —сказал Князь. – Приятно было снова поговорить. Пойдем, Скагс.

– Еще увидимся.

– Вот в этом я никогда не сомневался, – сказал Князь, щелкнул пальцами и исчез вместе со Скагсом, его топором, отрубленной рукой и креслом.

И тут я осознал, что на крыше, кроме меня и огненного куста, никого не осталось. Поправка: осталась Марина – и она, о чудо, зашевелилась на моих руках. Кровь исчезала с ее лица, а страшная рана от пистолетной пули затягивалась сама собой.

– Спасибо, – сказал я.

Я осторожно переложил ее голову со своих колен и встал. Мне показалось, что разговаривать с огненным кустом сидя будет с моей стороны верхом неприличия.

– Самое малое, что я мог сделать после того, что натворили мои сотрудники. Я вынужден принести тебе свои извинения, смертный. Так не должно было быть.

– Да ничего, – сказал я. – Принято. С подбором персонала всегда проблемы.

– Ваша память, твоя и твоей подруги, о событиях последних дней будет стерта, – сказал огненный куст. —Смертные не должны помнить таких вещей.

– Но я сохраню из всего этого хоть что-нибудь?

– Да, сохранишь. Ты сохранишь нечто более драгоценное, чем обычная память. Я благословляю вас, дети мои.

– Но мы с ней знакомы всего пару дней…

– Смертный, ты забыл, где заключаются браки.

– О, – сказал я. – Полагаю, если моя память все равно будет стерта, нет никакого смысла задавать тебе вопросы?

– Я знаю, о чем ты хочешь спросить[48].