Когда мы все трое поднялись на вершину холма, я обратился к дяде.
— Считаю нужным заявить вам, сэр, — сказал я, — что меня ничто не заставит взойти на борт брига «Завет».
Он как будто пробудился от сна.
— Э, — спросил он, — что ты сказал?
Я повторил свои слова.
— Хорошо, хорошо, — сказал он, — придется сделать по-твоему. Но что же мы стоим? Здесь страшно холодно, и, если не ошибаюсь, «Завет» снаряжается в путь.
VI
Как только мы пришли в гостиницу, Рэнсом поднялся с нами по лестнице в маленькую комнату с кроватью. Угли, пылавшие ярким пламенем в камине, нагрели комнату до температуры свойственной скорее сауне, чем жилому помещению. За столом у камина сидел высокий, смуглый, степенного вида человек и писал. несмотря на жару, на нем была толстая морская куртка, наглухо застегнутая, и большая мохнатая шапка, надвинутая на уши. Вот он какой, пресловутый Хози-ози. Я его совсем не таким представлял, если честно. Такой типаж скорее подошёл бы персонажу капитана из «Морского волка» Джека Лондона, а не мелкому жулику из книги Стивенсона.
Он тотчас же встал навстречу Эбэнезеру и подал ему свою большую руку.
— Я весьма польщен вашим посещением, мистер Бэлфур, — сказал он красивым низким голосом, — и рад, что вы пришли вовремя… Ветер попутный, и уже скоро начнется отлив. Мы ещё до наступления ночи увидим огни на острове Мэй.
— Капитан Хозисон, — отвечал мой дядя, — у вас ужасно жарко в комнате.
— Такова моя привычка, мистер Бэлфур, — сказал шкипер. — Я по природе человек холодный, у меня кровь холодная, сэр. Ни мех, ни фланель, ни даже горячий ром, сэр, не могут поднять моей температуры. Такое, сэр, бывает у большинства людей, обожженных, как говорится, жаром тропических морей.
— Да, да, капитан, — отвечал мой дядя, — природы своей не изменишь.
Оставив старых подельников договариваться о своих мутных делишках, я сослался на жару и отправился во двор подышать свежим воздухом.
Я ушел, оставив обоих за бутылкой и большой кипой бумаг. Перейдя дорогу против гостиницы, спустился к берегу. При настоящем направлении ветра берега достигали только маленькие волны, немногим больше, чем бывают на озере. Но здесь росли травы, незнакомые мне: одни зеленые, другие коричневые и длинные, третьи — покрытые пузырьками, которые трещали в моих руках. И даже так далеко в заливе чувствовался резко соленый, возбуждающий запах морской воды. «Завет» начинал развертывать паруса, повисшие на реях… И все это навело меня на мысль о дальних путешествиях и чужих странах. Хотя в ближайшее время уйти далеко от Шотландии мне не светило, но может когда-нибудь… В будущем…
Я разглядывал и матросов в лодке, высоких и загорелых парней; некоторые были в рубашках, другие в куртках, а иные с цветными платками на шее; у одного торчала из карманов пара пистолетов, у двоих были узловатые палки, и у всех — здоровенные ножи. Вот тут была пара человек и повыше меня. У меня впервые промелькнуло сомнение в своих силах, но я тут же отбросил его. Поздно думать, прыгать надо.
Я заговорил с одним из них, выглядевшим не таким отчаянным, как его товарищи, и спросил его, когда отправится бриг. Он ответил, что корабль двинется в путь с отливом, и порадовался тому, что они уйдут из порта, где нет ни трактиров, ни музыкантов; свои слова он сопровождал такой ужасающей бранью, что я, следуя выбранной роли, поскорее поспешил отойти от него.
Я вспомнил о Рэнсоме, который показался мне все-таки лучшим из всей этой шайки. Он вскоре появился и сам и, подбежав ко мне, потребовал стакан пунша. Я сказал, что этого он не получит, потому что после намедни выпитого рома его наверняка окончательно развезёт.
— Но я могу предложить тебе стакан эля.
Он начал гримасничать, кривляться и всячески поносить меня, но все-таки с радостью согласился выпить эля. И вскоре мы, усевшись за стол в передней комнате гостиницы, стали есть и пить с большим аппетитом.