Распрощавшись с Яэлем, Ариана поехала домой перекусить, а после обеда отправилась в Булонский лес, чтобы погулять и спокойно поразмыслить обо всем, что́ говорил ей депрограмматор. Насколько она могла судить, в его логических построениях не было никаких изъянов и противоречий, и все же ей не верилось, что услышанное сегодня может быть правдой. Любовь Хорхе была слишком реальной, чтобы оказаться иллюзией. Умом она понимала, что Яэль скорее всего прав, но сердце ее отказывалось с этим смириться.
После Булонского леса Ариана ненадолго заглянула в Лувр и вернулась домой уже вечером. Не успела она опуститься на диван, чтобы вытянуть гудящие от усталости ноги, как зазвонил ее мобильный телефон. Это был Сэм Адамс. Ему не терпелось узнать, как прошел первый сеанс, как она себя чувствует.
– Все оказалось не так страшно, как я думала, – ответила Ариана. – Мистер ле Фло был со мной мил, но… но я все равно вышла от него мокрая как мышь.
– Так и должно быть! – Сэм не сдержал вздоха облегчения. Насколько он успел изучить Яэля, тот далеко не всегда бывал «мил» с пациентами, и все же с женщинами он обычно обращался мягче, чем с мужчинами. Возможно, дело было в традиционной французской галантности, возможно – в чем-то другом… Как бы то ни было, Сэм был рад, что его приятель не слишком напугал Ариану и что они продолжат встречи. Яэль мог многое для нее сделать, а она остро нуждалась именно в таком человеке.
Вечером, переодеваясь ко сну, Ариана открыла дверцы шкафа и увидела на верхней полке алюминиевый кофр. В одно мгновение ею овладело сильнейшее желание еще раз перечитать письма или хотя бы подержать их в руках, но она пересилила себя. Почему-то ей очень хотелось, чтобы назавтра она могла сказать Яэлю, что не прикасалась к письмам. Она и сама не могла бы объяснить, в чем тут дело, но ей почему-то казалось, что услышать это ему будет приятно. О том, что подобная победа над подсознательными импульсами может стать первым шагом к выздоровлению, она даже и не подумала.
Ариана до того устала, что легла в постель, не поужинав, и спала крепко, как младенец. Проснулась она довольно поздно – ей едва хватило времени, чтобы принять ванну, одеться и к назначенному сроку добраться до дома Яэля на такси. Когда она снова увидела его на пороге, он показался ей совсем не страшным, к тому же теперь Ариана знала, чего ожидать. Накануне Яэль объяснил, что намерен применить методику ДПДГ[15], только вместо того, чтобы заставлять ее двигать глазами, он собирался ритмично похлопывать ее по колену. И действительно, как только Ариана уселась в уже знакомое кресло, он велел ей зажмуриться и попытаться мысленно воссоздать в памяти день, когда она была похищена. Вспоминать самый момент похищения ей было очень неприятно, но она доверяла Яэлю и поэтому подчинилась. Не открывая глаз, она рассказывала ему, что́ видела, думала и чувствовала в тот день, а он слегка постукивал ей по коленке длинной деревянной линейкой. Наконец Яэль попросил ее открыть глаза и повторить свой рассказ с самого начала. Заново собравшись с мыслями, Ариана заговорила и – странное дело! – ей вдруг стало казаться, будто она взлетает, а похитившие ее люди остаются далеко внизу, становясь все меньше и меньше по мере того, как она поднималась высоко над землей. О Хорхе в этот раз не было сказано ни слова – речь шла только о бандитах, которые остановили ее машину по пути в загородную усадьбу. Ариана с удивлением обнаружила, что отлично помнит, как они выглядели, во что были одеты и как себя вели. Можно было подумать – она смотрит заснятый на пленку фильм, вот только пленка эта хранилась у нее в голове. Все, что́ ей довелось пережить без малого полтора года назад, она, оказывается, помнила в мельчайших подробностях, и хотя подсознательно Ариана старалась не думать о тех событиях, они продолжали терзать и ранить ее душу. Яэль сумел вытащить из нее все подробности похищения, и к концу сеанса, который продолжался еще дольше, чем вчера, Ариана чувствовала себя так, словно побывала под автобусом. Тем не менее ощущение полета на большой высоте, которое она испытала, подействовало на нее более чем благотворно. Ее мучители словно отдалились, стали маленькими и незначительными и уже не воспринимались как угроза, однако травма, которую они нанесли ей своими действиями, была слишком глубока, чтобы ее можно было излечить за один сеанс. Вечером, когда Ариана вернулась в свою квартиру, ее даже стошнило от отвращения и страха, но когда на следующий день она рассказала обо всем Яэлю, депрограмматор ответил, что это – совершенно нормальная реакция и что тошнота – это всего лишь один из «механизмов совладания», который ее организм запустил, пытаясь как можно скорее избавиться от травматического опыта, который в подобных случаях сохраняется в изолированных областях памяти.
На протяжении еще нескольких дней Яэль вынуждал Ариану день за днем вспоминать первые дни плена, пока наконец на пленке ее воспоминаний не появились первые кадры с Хорхе. Ариана очень старалась, но дело продвигалось медленно и трудно, и к концу второй недели она поняла, что процесс исцеления может затянуться на четыре, пять или даже шесть месяцев. С первоначальной надеждой вернуться домой через шесть недель пришлось распрощаться, но ее это не особенно расстроило. Куда больше ее огорчило, что за эти две недели она дважды перечитывала письма Хорхе, не сумев совладать с чувством одиночества и отчаяния, вызванным воспоминаниями, которые Яэль заставлял ее воспроизводить на каждом сеансе. Письма напоминали ей о любви Хорхе и помогали бороться со страхом, который просыпался в ней каждый раз, когда она вспоминала душный и тесный деревянный ящик, где она провела столько бесконечных часов. Правда, потом всегда приходил Хорхе, который освобождал ее из заточения… Только сейчас Ариана начала понимать, что́ имел в виду Яэль, когда говорил, что он нарочно делал все, чтобы она воспринимала его как своего спасителя. Это Хорхе давал ей напиться, кормил, водил ее в уборную и на реку, где она могла вымыться и вдоволь наплаваться в холодной и чистой воде. За все три месяца плена он был единственным источником добра, единственным, кто приносил ей хоть какое-то облегчение, и ей было очень грустно думать, что на самом деле все это было просто способом заставить ее полностью довериться своему тюремщику. И все же даже теперь, после двух недель ежедневных занятий с Яэлем, Ариана продолжала считать, что в конце концов Хорхе – возможно, сам того не ожидая, – полюбил ее по-настоящему. Его чувство представлялось ей слишком искренним, чтобы она могла в нем усомниться. Она и не сомневалась, и Яэль, как ни странно, с ней не спорил и не пытался ни в чем ее разубеждать. Вместо этого он продолжал придерживаться своего первоначального плана лечения, и хотя дело шло довольно медленно, Яэль не раз говорил Ариане, что доволен прогрессом, какого она добилась. Он считал ее образцовой пациенткой, поскольку она относилась к их сеансам серьезно и ответственно, никогда их не пропускала и ничего от него не скрывала. Кроме того, Ариана была умна, и Яэль не сомневался, что их ждет успех. Когда – этого он не знал, но торопиться не собирался. Ариана сама должна была понять, что́ представлял собой Хорхе – понять и освободиться от него раз и навсегда. И когда это случится, Ариана сама будет удивляться, что такого она в нем нашла, почему так безоговорочно верила каждому его слову.
В этом и заключалось подлинное и полное освобождение от лжи, которой Хорхе опутал Ариану как паутиной. Вот к такому освобождению стремился Яэль, призвав на помощь все свои знания и опыт, но до конца было еще довольно-таки далеко. Им обоим предстояло проделать очень долгий и непростой путь, и они пока стояли лишь в самом его начале.
Глава 10
Первые три месяца – вплоть до первого мая – Ариана встречалась с Яэлем каждый день, пять раз в неделю. Во время занятий они снова и снова вспоминали каждый день ее плена, и Ариана подробно рассказывала, что она чувствовала тогда-то и тогда-то, как выглядели захватившие ее бандиты, как они застрелили охранника и почему она чувствовала себя ответственной за его смерть, если вовсе не она спланировала и осуществила это похищение. Довольно долго они разбирались в том, почему Ариана чувствует себя виноватой в смерти отца. Ведь это Роберт настаивал на их поездке в Аргентину, тогда как она умоляла его никуда не ездить – почему тогда она винит себя в его смерти? Медленно, осторожно, но очень убедительно Яэль показывал, как Хорхе добивался от нее той или иной реакции, как он контролировал не только ее поступки, но даже мысли и эмоции. Ариана с ним главным образом соглашалась, но навязанный ей Хорхе извращенный образ мышления был все еще силен, и она продолжала считать себя убийцей многих людей.
Праздник Первого мая был во Франции чем-то вроде американского Дня труда[16], только отмечался не осенью, а весной. В этот день парижане дарили друг другу букетики ландышей, и Ариана, несколько часов гулявшая по дорожкам ближайшего к ее дому парка, решила, что этот французский обычай ей очень нравится. Ей тоже подарили несколько цветков, и, вернувшись домой, она бережно поставила их в небольшую вазу, которую купила по дороге. В этот день она с Яэлем не встречалась, когда же после праздников они возобновили занятия, он сказал, что теперь она может приходить к нему не каждый день, а три раза в неделю. Яэль по-прежнему не хотел торопить события, ему казалось, что ей только пойдет на пользу, если после каждой сессии у нее будет свободное время, чтобы она могла отдохнуть. Ариана и в самом деле нуждалась в передышке, поскольку после каждого занятия – особенно с использованием методики ДПДГ, – она чувствовала себя совершенно разбитой и больной. Тем не менее когда Яэль предложил ей приходить через день, она чуть не впервые за все время ему возразила:
– Если мы будем встречаться реже, лечение затянется еще больше, и мне придется прожить здесь еще лет десять… – В Париже Ариана провела всего три месяца, но ей уже казалось, будто она живет здесь целых три года, а поскольку почти все ее время занимали терапевтические сеансы, после которых ей приходилось подолгу отлеживаться, то никакого удовольствия от жизни в этом прекрасном городе, который с приходом весны стал еще замечательнее, она не получала. Яэль это все понимал, однако спросил:
– Разве это так плохо – пожить в Париже подольше? Почему вам так хочется поскорее вернуться домой?
Он знал, что на родине Ариану никто не ждет, за исключением, быть может, монахинь из монастыря Святой Гертруды. Бойфренда у нее не было, работы – тоже, да она так и не решила, чем хотела бы заниматься. Зарабатывать себе на кусок хлеба ей и раньше было не нужно, а теперь, после смерти отца, она и вообще могла позволить себе не работать до конца жизни, и все же Ариане хотелось подыскать себе какое-нибудь занятие, которое значило бы хоть что-то для нее самой и могло наполнить ее жизнь смыслом. Официально в права наследования она пока не вступила – ей было бы неловко распоряжаться отцовским состоянием: она хорошо помнила, с каким негодованием отзывался Хорхе о богатых бездельниках, которые паразитируют на несчастье ближних. Ей не хотелось стать одним из таких бездельников – презренных «лос рикос», против которых боролись Хорхе и его сторонники, тем более что состояние Роберта Грегори оказалось по-настоящему огромным. Двадцатимиллионный выкуп, который он, правда, так и не выплатил полностью, отнюдь его не разорил: бандиты могли бы потребовать в пять раз больше, но Роберт все равно остался бы очень богатым человеком. А теперь все его колоссальное состояние досталось Ариане. Беда была лишь в том, что ей совершенно не хотелось становиться одной из тех, кого так сильно ненавидел Хорхе. Себя и свое положение богатой наследницы Ариана продолжала оценивать так, как он когда-то ее научил, и это ей тоже предстояло преодолеть. Яэль уже несколько раз говорил ей, что ее стремление помогать бедным достойно всяческого восхищения, но лишь при условии, что оно имеет под собой естественные причины, а не является следствием постороннего внушения. Если, добавлял он, она готова отказаться от наследства только потому, что подобный поступок мог бы вызвать одобрение Хорхе, это означает, что она пока не научилась мыслить самостоятельно и над ней по-прежнему довлеют навязанные ей взгляды и суждения, которые отнюдь не являются верными на сто процентов. Не забывайте, напоминал он, что Хорхе потребовал за вас огромный выкуп. Двадцать миллионов – очень большая сумма! Как, по-вашему, он планировал ею распорядиться? Хорхе хотел помогать бедным, отвечала Ариана, но Яэль лишь качал головой. Вы так думаете, говорил он, но кто знает, не собирался ли он присвоить миллионы вашего отца или по крайней мере бо́льшую их часть? ЦРУ уже сообщило Яэлю, что, по некоторым данным, до девяти десятых полученных в качестве выкупа денег Хорхе переводил в один из швейцарских банков, где у него было открыто несколько счетов. Общая сумма средств на всех счетах была очень внушительной, и хотя равняться с Робертом Грегори Хорхе все же не мог, человеком он был очень богатым, и не только по аргентинским меркам. Обо всем этом Яэль старался напоминать Ариане как можно чаще, целенаправленно и методично подрывая ее веру в состряпанную Хорхе легенду о его благородной и священной борьбе за справедливость.
– Мне кажется, – ответил Яэль, когда Ариана совершенно искренне заявила, что хочет вернуться в США, чтобы помогать бедным и больным, – вам нужно немного перевести дух, поэтому я и хочу дать вам побольше свободного времени. Погуляйте по городу, познакомьтесь с соседями, сходите в кино или в театр, пробегитесь по магазинам… Словом, найдите себе какое-нибудь приятное, но не слишком обременительное занятие. – Он прекрасно понимал, что ее желание искупить свои воображаемые грехи по-прежнему очень сильно, поэтому добавил: – Я хочу, чтобы вы научились думать своей головой, Ариана. Не позволяйте Хорхе решать за вас, какой жизнью вы хотели бы жить. Когда вы сами поймете, что хотите помогать бедным, я не стану вас отговаривать, но сначала… сначала хотя бы попробуйте вернуться к тому образу жизни, какой вы вели до поездки в Аргентину. Вы еще молоды, и вам больше пристало развлекаться. Власяница кающейся грешницы не для вас хотя бы потому, что ничего плохого вы не совершили. Я абсолютно в том убежден, да и вы тоже, не сомневаюсь, скоро это поймете.
Ариана кивнула в ответ, но сомнения ее не покинули. Она по-прежнему не чувствовала себя готовой вернуться в широкий мир, который пугал ее своим весельем, своими яркими красками и своей… беззаботностью. Как она сможет жить в нем, чувствуя свою ответственность за смерть Фелипе и смерть отца, за страшную гибель Хорхе и его людей?.. Ей все так же казалось, что она, пусть невольно, явилась причиной этих трагических событий, однако после сеансов с Яэлем терзавшее ее чувство вины притупилось настолько, что в течение следующих трех недель она ни разу не открыла помятый алюминиевый кофр, чтобы взять в руки письма Хорхе. Тем не менее чемоданчик с ними по-прежнему хранился в шкафу. Яэль знал об этом, но не возражал. Он не сомневался, что, когда их работа будет закончена, письма Хорхе отправятся в небытие, однако этого пока не случилось, поэтому во время сеансов они в шутку называли алюминиевый кофр «дежурной бутылкой под кроватью». В любой момент – стоило только захотеть – Ариана могла достать письма и перечитать их, однако она очень старалась не прикасаться к ним без крайней нужды. С ее точки зрения, лучшим способом освободиться от влияния Хорхе было вовсе забыть об их существовании, только ей это пока не удавалось.
Как-то в один из своих «выходных» дней Ариана отправилась прогуляться вдоль набережной Сены. Сначала она обследовала книжные развалы, потом немного постояла у парапета, любуясь проплывавшими по реке прогулочными катерами. Наконец она заметила несколько выстроившихся в ряд зоомагазинов и решила зайти. В первом же магазинчике ее поразило разнообразие выставленных на продажу домашних питомцев: здесь были ящерицы, игуаны, белые мыши и крысы, хорек, клетки с цыплятами и декоративными кроликами. Целую стену занимал разделенный на секции вольер, в котором сидели щенки, дожидавшиеся своих новых хозяев. Ариана увидела несколько терьеров, пуделя, пару йоркширов и на редкость трогательного французского бульдога – белого, с розовым носом и черным пятном на одном глазу. Как сказал ей продавец, он был последышем, то есть самым маленьким щенком в помете. Бульдожка действительно выглядел намного меньше нормального размера, но глазки у него – или, вернее, у нее, поскольку это оказалась сука, – были умные. Пристально уставившись на Ариану, щенок несколько раз тоненько гавкнул, и она, не сдержавшись, рассмеялась и спросила, можно ли его подержать. Продавец тут же достал бульдожку из вольера и протянул ей. Ариана взяла собаку на руки, и та снова гавкнула и лизнула ее в щеку. Щенку было восемь недель; выглядел он совершенно очаровательно, и Ариане пришлось напомнить себе, что собака ей ни к чему. В конце концов, она приехала в Париж не для развлечений, а для того, чтобы проходить реабилитацию после глубокой психологической травмы. Впрочем, она тут же подумала, что щенок вряд ли помешает ее занятиям с Яэлем. Смешной и трогательный, он словно нарочно был создан для того, чтобы его любили и баловали, к тому же она могла бы брать его с собой на сеансы. Да и дома щенок отвлекал бы ее от непрошеных мыслей и воспоминаний о том, что́ ей пришлось пережить, однако купить его она так и не решилась.
– Большое спасибо, – сказала Ариана, возвращая щенка продавцу. Она очень гордилась тем, что сумела не поддаться соблазну, однако смешной и звонкий лай крошечного существа еще долго звучал у нее в ушах.
На следующий день Ариана рассказала обо всем Яэлю, и тот спросил, почему она не купила щенка.
– Вы решили себя таким образом наказать или вам действительно не нужна собака? – уточнил он, и Ариана задумалась.