– Я понимаю, ты сомневаешься, – продолжала настоятельница, – но попробовать-то можно? Я, правда, не знаю, в чем суть этой методики, но если она помогает агентам ЦРУ, то может помочь и тебе. Иногда, Ариана, нужно не раздумывать, а просто сделать шаг, броситься в какое-то дело, как прыгаешь в холодную воду. Если очень страшно, то можно и зажмуриться… – Матушка Элизабет снова улыбнулась, и морщинки разбежались от ее глаз, как солнечные лучи. – А Господь тебя не оставит, – заключила она привычно. – В плену ты вела себя очень храбро, у нас ты получила необходимую передышку, но теперь пора двигаться дальше, пора завершить начатое…

В самом деле Ариана уже не выглядела такой раздавленной и отчаявшейся, какой она появилась в монастыре восемь месяцев назад, и мать-настоятельница считала, что до полного исцеления ей осталось совсем немного.

– И знаешь, что еще мне бы хотелось тебе сказать? – добавила она, лукаво улыбаясь, но ее взгляд, казалось, проник Ариане в самую душу. – Вовсе не обязательно всю жизнь таскать за собой тот старый железный чемоданчик, который хранится у тебя под кроватью. Это слишком тяжелый груз, который в самый неподходящий момент может помешать тебе взлететь. Поняла?

Ариана была так потрясена, что растерялась. Ей и в голову не приходило, что настоятельница знает о чемоданчике и о том, как дорого ей его содержимое. Нет, она никогда не прятала его специально, но все-таки… все-таки…

Она ничего не ответила, только кивнула, но слова настоятельницы все же запали ей глубоко в сердце.

Ариана думала два дня и только потом позвонила в Вашингтон. Похоже, звонок застал Сэма врасплох – после своего освобождения она еще ни разу не звонила ему первой.

– Я хочу попробовать! – с ходу начала Ариана.

– Попробовать… что? – Голос Сэма звучал чуть рассеянно, как у человека, который напряженно думал о чем-то своем и внезапно был отвлечен. Собственно говоря, так оно и было: у Сэма в работе было несколько сложных дел, однако ради Арианы он готов был отложить их все.

– Попробовать лечиться у вашего знакомого де… депрограмматора. В Париже! Кстати, как его имя? – Ариана поняла растерянность Сэма Адамса правильно.

– Яэль ле Фло. Он бретонец. – О том, что Яэль когда-то был капралом французских сил специального назначения, Сэм предпочел умолчать, не желая пугать Ариану. Ее знакомство, пусть и кратковременное, с израильскими коммандос не оставило у нее приятных воспоминаний, и ему не хотелось, чтобы человек, который будет лечить Ариану, ассоциировался у нее с грубой силой, которая вырвала ее из объятий Хорхе, казавшихся ей столь сладостными. И без того стоящая перед Яэлем задача была далеко не самой простой. – Что ж, замечательно, – откликнулся Сэм с воодушевлением. – Я сейчас же отправлю ему мейл – посмотрим, что он ответит. Нет, больше не надо мне звонить, я вам сам перезвоню.

Сэм перезвонил всего через час, и это удивило Ариану – к этому времени она успела сообразить, что во Франции сейчас глубокая ночь.

– Кажется, нам повезло, – проговорил Сэм, как только она взяла трубку. – Яэль пишет, что сможет заняться вами через две недели. Он как раз заканчивает один сложный случай, а потом будет в полном вашем распоряжении. – Насколько Сэм знал, его приятель никогда не работал с несколькими пациентами одновременно. Правда, у него были помощники, которых он подготовил и которые были вполне успешными психологами-практиками, но с агентами, которых присылало ЦРУ, Яэль всегда занимался только сам.

– А он не написал, сколько… сколько времени это может занять? – с беспокойством хотела знать Ариана.

– Столько, сколько понадобится для полного исцеления, – честно ответил Сэм. – Видите ли, – добавил он, стремясь успокоить и ободрить ее, – многое будет зависеть и от вас, от вашей готовности к сотрудничеству, от вашей откровенности и открытости. Я посылал к Яэлю многих, но предсказать, сколько продлится курс, невозможно. Он может занять и полтора месяца, и год. В среднем курс длится по нескольку месяцев, так что на вашем месте я бы из этого и исходил. Но не расстраивайтесь – для психологической реабилитации места лучше, чем Париж, все равно не придумать. В любом случае этот вариант намного приятнее, чем военная база в штате Миссисипи, где работает наш штатный депрограмматор, к тому же что-то мне подсказывает, что этот французский городишко должен вам понравиться.

Ариана расхохоталась.

– Да, я очень люблю Париж, – призналась она и, набрав в грудь побольше воздуха, как перед прыжком с вышки, выдохнула: – О’кей, я согласна. Запишите меня, пожалуйста, поскорее к этому мистеру Яэлю.

Это был, наверное, самый храбрый поступок в ее жизни, и, отправляясь на поиски матери-настоятельницы, Ариана сияла от гордости.

Услышав новости, матушка Элизабет улыбнулась так, словно Ариана удостоилась Нобелевской премии.

– Я ужасно за тебя рада, дитя мое, – сказала она. – Думаю, с божьей помощью все пройдет как надо, и ты не пожалеешь, что согласилась. Будешь в Париже – пришли нам пару открыток с видами: в последний раз я была в этом городе очень давно, когда была совсем маленькой.

– Я… мне будет очень вас не хватать, – воскликнула Ариана и крепко обняла старую монахиню. У нее было такое чувство, словно она навсегда уезжала из родного дома, и в каком-то смысле монастырь Святой Гертруды действительно стал ей настоящим домом. Другого у нее все равно не было: отцовская квартира в Нью-Йорке казалась ей холодной и чужой, словно со смертью Роберта из нее ушло все тепло. Теперь это были просто стены, к которым она не питала никаких чувств.