Глава 5

По личной просьбе президента Маршалла перевезли на вертолете в Вашингтон, в Центральный армейский госпиталь имени Уолтера Рида. Там его еще раз обследовали самые квалифицированные нейрохирурги, но приговор был тот же: левую руку он фактически потерял. Быть может, добавляли врачи, когда-нибудь он и сможет ею пользоваться, но очень ограниченно. А может быть, и вообще никогда не сможет.

В госпитале Маршаллу предстояло провести несколько недель – врачи собирались не только наблюдать за тем, как заживает рана, но и хотели как можно скорее начать курс реабилитационных и физиотерапевтических процедур, которые могли бы остановить или хотя бы замедлить неизбежную атрофию мышц пострадавшей руки. Иными словами, Маршаллу предстояло немало потрудиться, чтобы добиться хотя бы частичного выздоровления. Неподвижная рука, висевшая теперь плетью, могла повлиять и на его чувство равновесия, и на координацию движений, но медики все еще надеялись, что со временем ее функции частично восстановятся. Но для того чтобы это произошло, нужно было долго и упорно трудиться, выполняя самые разные, подчас – довольно сложные упражнения.

Главной проблемой была, однако, не бездействующая рука, а овладевшее Маршаллом чувство отчаяния. Когда ему сказали, что рукой он пользоваться вряд ли сможет, Маршалл сразу понял, что́ это может означать. Принять это было гораздо труднее. На протяжении шести лет полевой работы он каждый день рисковал жизнью, но не получил ни царапинки. Надо же было случиться, что его везение закончилось в последний день службы в президентской охране! Нет, он нисколько не жалел о своем поступке, хотя, бросившись под пули, чтобы спасти маленькую девочку и беременную женщину, Маршалл действовал скорее инстинктивно, чем обдуманно. И все же ему казалось ужасно несправедливым, что шесть лет охоты на самых опасных колумбийских наркобаронов ничем ему не повредили, а какая-то паршивая церемония открытия самого обыкновенного медцентра поставила крест на всех его планах и мечтах. В одно мгновение его жизнь изменилась, изменилась решительно и навсегда. Теперь он не только не сможет работать внедренным агентом, выслеживая наркобаронов и срывая их хитрые, продуманные планы. Даже в охрану президента, служба в которой до сих пор выглядела для него безобидно-необременительной, его больше не возьмут. Отныне его удел – скучная бумажная работа, однако возвращаться в Пентагон или в любое другое подобное место Маршалл не хотел до зубовного скрежета. Пожалуй, даже в УБН, где его все еще могли использовать на аналитической работе, он бы теперь не пошел. Каково-то ему будет сидеть да читать отчеты, присланные агентами под прикрытием – парнями, которые делали настоящую работу, тогда как сам он… Что и говорить, ситуация была тяжелая, и никакого выхода из нее Маршалл не видел.

Вскоре после того как его перевели из хирургического в реабилитационное отделение, Маршалла навестил Филипп Армстронг. Президент хотел еще раз поблагодарить его за все, что́ он сделал, но Маршалл был еще слишком слаб и из визита почти ничего не запомнил. Но когда он пришел в себя настолько, что мог принимать посетителей, к нему сразу же приехали первая леди и Амелия. Маршалл был очень рад их видеть и невольно прослезился, когда Мелисса сказала, что они собираются дать девочке, которая у нее родится, второе имя в его честь. Разумеется, это не могло служить Маршаллу полноценной компенсацией за убитого Раулем ребенка Паломы, но он все равно был очень тронут. Что ж, подумалось ему, быть может, он все же сумел хотя бы частично искупить свою вину, когда спас еще не родившуюся дочь Мелиссы.

Амелия явилась в госпиталь в маскарадном костюме для Хэллоуина. Не забыла она и выкрасить лицо зеленой краской, чтобы Маршалл мог в полной мере оценить ее наряд (как сказала Мелисса, в госпиталь девочку пропустили в таком виде только потому, что она была дочерью президента страны). Когда Амелия поцеловала лежащего на койке Маршалла, часть краски перекочевала с ее щек на его лицо, но он не возражал. Более того, чтобы девочка не слишком расстраивалась, Маршалл соврал, что почти не переживает из-за руки.

– А ты… ты правда на меня не сердишься? – тихо спросила Амелия, внимательно глядя ему в лицо. – Ведь твоя рука… это из-за меня!

Маршалл бросил быстрый взгляд на Мелиссу, которая рассеянно поглаживала ладонями свой огромный живот и мечтательно улыбалась, и покачал головой.

– Ничего подобного. Напротив, я бы рассердился, если бы ты погибла, – сказал он мягко. – Я… я просто не мог допустить, чтобы это случилось с тобой!

Маршалл действительно готов был отдать жизнь и за Амелию, и за остальных членов президентской семьи. И то, что, выполняя свой долг, он лишился не жизни, а всего лишь руки, могло считаться большим везением. Мысль эта внезапно показалась Маршаллу настолько удивительной, что он невольно задумался. В самом деле, на что он жалуется? Он жив, да и врачи сказали, что он может вести совершенно нормальную жизнь и заниматься всем, для чего хватит и одной руки. Правда, последнее обстоятельство существенно сужало возможное поле деятельности, но Маршалл решил, что как только он выйдет из госпиталя, то сразу попробует разобраться, что по плечу «однорукому бандиту», а что – нет. Да, он больше не сможет работать в поле, не сможет охранять президента, а также играть на скрипке или на фортепьяно (он, собственно, и не собирался), ну так что с того? Наверное, в мире найдется еще много интересных занятий помимо чтения бумажек в латиноамериканском секторе Пентагона или любого другого министерства. На протяжении многих лет он считал, что его предназначение в жизни – скитаться по дальним уголкам джунглей и, рискуя собой, пытаться перехитрить подозрительных и хитрых наркобаронов вроде Рауля. Ни о чем другом он никогда не задумывался и теперь никак не мог решить, что же ему теперь делать. Ничего конкретного ему на ум не приходило – Маршалл был уверен лишь в том, что это будет нечто такое, чем он никогда прежде не занимался и заниматься не собирался. Одно это способно было вогнать его в тоску, но Мелисса и Амелия снова и снова напоминали ему, что он остался в живых, а значит, для него еще не все потеряно. Почему его не убила шальная пуля, Маршалл сказать не мог. Наверное, это все-таки было везение, чудо, а раз так, то почему бы другому чуду не помочь ему отыскать в жизни место, которое придется ему по душе?

– Спасибо, что спас меня. И маму, и ребеночка… – снова сказала Амелия, и Маршалл увидел, что в ее глазах дрожат слезы. – Скажи, ты еще придешь нас навестить? Ты приходи – папа говорит, что теперь ты не поедешь в свою Южную Америку…

– Не поеду, – кивнул Маршалл. Он очень старался не показать, как он огорчен, но если Амелию еще можно было провести, то обмануть Мелиссу нечего было и думать. Она-то точно знала, что́ он пережил, какое крушение надежд. В тридцать лет остаться без руки – подобное было бы серьезным испытанием для любого человека, и в особенности – для того, кто предпочитал риск и опасности спокойной кабинетной работе. То, что Маршалл был теперь настоящим героем, сумевшим предотвратить страшную трагедию, мало что меняло, ведь его отважный поступок остался в прошлом, а в будущем… будущее представлялось туманным не только ему самому, но и Мелиссе.

– А я все равно рада, что ты туда не поедешь, – упрямо проговорила Амелия, и Маршалл понял, что недооценил ее сообразительность и ум. – Ты не поедешь в Южную Америку, и плохие дяди тебя не убьют. Папа сказал, что, когда ты был там в последний раз, тебе очень повезло, и если ты отправишься туда снова, все может закончиться гораздо хуже.

Услышав эти слова, Маршалл делано рассмеялся.

– Ну, раз так говорит сам президент, значит, так оно и есть, – сказал он, а сам подумал, что для него было бы, наверное, лучше умереть, чем вести жизнь инвалида, чьи возможности серьезно ограничены, причем именно в той области, которая интересовала его больше всего. Ему уже не раз сказали, что существует бесчисленное множество дел, которые он может научиться делать одной рукой. Водить машину, кататься на лыжах, играть в теннис, заниматься спортом, работать на компьютере – все это он мог освоить, и сравнительно быстро, поскольку был правшой, а бездействовала у него левая рука. И только для работы под прикрытием однорукий агент не годился, поскольку был слишком приметным. Кроме того, человек с одной действующей рукой не смог бы в критической ситуации быстро перезарядить пистолет или применить приемы рукопашного боя. Билл Картер успел сообщить Маршаллу, что из Управления по борьбе с наркотиками его уволят, правда – с почетом, как героя, пострадавшего при исполнении служебных обязанностей. Президент лично распорядился, чтобы ему назначили повышенную – с учетом его особых заслуг – пенсию, так что о финансовых вопросах Маршаллу тоже можно было не беспокоиться. С какой стороны ни посмотри, это было достойное завершение карьеры, но все же это было именно завершение – конец, за которым начинались неизвестность, одиночество, отчаяние. Теоретически ничто не мешало Маршаллу начать свой бизнес, купить дом или просто жить в свое удовольствие, нигде не работая: для этого вполне хватило бы пенсии и «боевых» – дополнительных выплат за риск, – которые он получал во время работы под прикрытием и которые так и не успел потратить, но к спокойной жизни хорошо обеспеченного пенсионера у него не лежала душа. Но и чем ему заняться, он не знал. Будущее лежало перед ним словно голая пустыня, в которой не было ни деревца, ни былинки. Маршалл никогда ничего не боялся, но это простирающееся впереди пустое пространство пугало его не на шутку, и лишь глядя на Амелию и Мелиссу, он испытывал радость от сознания того, что сумел сделать в жизни что-то по-настоящему хорошее. Что-то такое, что оправдывало его существование. Нет, он не взвешивал шансы, не пытался решить, стоит ли ему рисковать или нет – он подставил себя под пулю, повинуясь рефлексу, внезапному порыву, поднявшемуся откуда-то из глубины его существа. Поступить иначе Маршалл не мог, и сейчас ему казалось, что он сумел хотя бы отчасти вернуть долг, искупить свою вину перед вселенной за двух не совершивших никакого зла людей, которые погибли из-за него.