– Разумное предположение. Ладно. Отходим.
– То есть как – отходим?! Мы же даже не дошли до конца зала? – лорд Борис не пытался скрыть своё удивление, обведя рукой новые ряды неизвестной техники, всё продолжавшиеся и продолжавшиеся впереди.
– И не надо нам до него доходить. Мы
– Ну… – лорд Борис по одному взгляду лорда Дилени понял, что решение уже принято, – Так точно, милорд Главнокомандующий! Завалим!
– Вот и прекрасно. Скал вокруг полно. Как и камней, отвалившихся от них. Людей у нас больше, чем достаточно. Следовательно, выходим, и приступаем.
– Есть, милорд!
Её бархатную и нежную когда-то, а сейчас горящую адским огнём, и заставляющую сознание балансировать на тонкой грани потери сознания и страшной реальности, кожу промежности, придирчиво рассмотрели и ощупали.
Затем голос, в котором удивление смешивалось с презрением, произнёс:
– Удивительно! Несмотря на
– Ну так попробуй снова. Возьми вон ту плеть: семихвостую, со свинцовыми дробинками на концах.
Та, что рассматривала и ощупывала её вспухшую, как казалось, чуть не до колен, промежность, и внутреннюю поверхность бёдер, хмыкнула и отошла. Повернуть голову, чтоб посмотреть, что она там делает, стоя сбоку от станка, не было никакой возможности: волосы, стянутые узлом на затылке, удерживала в одном положении прочная верёвка, пропущенная через отверстие во впадине столешницы станка. И голова была надёжно зафиксирована в этом углублении, не позволяя ни поднять её, ни повернуть. Всё верно: её мучителям не нужно было, чтоб она с размаху треснулась затылком о дерево, и снова отключилась.
Впрочем, догадаться, что именно делает её главная мучительница, было нетрудно: берёт новое орудие для пытки!
И точно: не прошло и нескольких секунд, как на её широко растянутые в стороны ноги и пах обрушился новый шквал ударов! Но теперь они были куда болезненней, и казалось, что её кусает и терзает целый рой рассерженных ос, немилосердно вонзавших свои ядовитые жала в нежную плоть, «остававшуюся целой» до этого!
Боль оказалась поистине чудовищной. Казалось, что вот сейчас эта часть её тела вспыхнет, сгорит, и просто отвалится от туловища, настолько непереносимыми казались мученья! Хотелось вопить, и умолять, чтоб прекратили это бессмысленное издевательство: они ведь и так знают всё! Поскольку раскопали могилы наёмных убийц, и осмотрели трупы… Но она только выдыхала конвульсивно с каждым обрушивавшимся ей на промежность ударом: понимала, что кричи – не кричи, а ничего не изменится. Да, они всё знают. Но хотят сломить, унизить её! Вырвать эти мольбы из её перекошенного страданиями рта с прокушенными насквозь губами! И она только доставит этими мольбами и воплями боли удовлетворение и радость своим мучителям!
Избиение приостановилось: она почувствовала, как продолжает конвульсивно дёргаться вся нижняя часть тела, в ожидании нового удара. Но поделать с собой ничего не могла: тело – это одно. А её воля – совсем другое! Чёрт бы её побрал, эту волю…
Да и гордость вместе с ней!
– Посмотрите-ка, ваше Величество! Кровь-таки пошла! Но как-то медленно. И – всего чуть-чуть!
– Хм-м… Думаю, кровь такая вязкая оттого, что она обезвожена. Нужно бы дать ей попить. А заодно и воспользоваться снова мокрой тряпкой.
Воспоминания о страшных муках, связанных с мокрой тряпкой, которую клали ей на лицо, поливая затем водой, заставили её закричать:
– Нет! Не нужно тряпки!