Мадам хихикала, краснела, поджимала пальцы чудесных ног, прикрывая дырку на носке, и доставала кошелёк. Туфли носились до кровавых мозолей, а их обладательница рассказывала своим подружкам, какой это замечательный обувщик — Яков Чижиков.

Пролётка подкатила к лавке в начале десятого утра, в понедельник в это время покупателей почти не было, и Чижиков сам стоял за прилавком, ковыряясь в куске кожи. В пролётке, кроме извозчика, сидели трое, двое спустились в лавку, а один остался снаружи.

— Прошу, товарищи, — Чижиков радушно улыбнулся, — что желаете, сапоги, ботинки? Есть любые размеры. Вот у вас, товарищ, пять с кувырком, расхожий размер, и сандалии подберём, и туфли летние, фабрики Скороход, самого модного фасона.

Он приблизился к одному из посетителей, размахивая примерочным шнурком, мужчина чуть отстранился, потянувшись к оттопыренному боковому карману, и тут ему в горло снизу вверх вонзилось сапожное шило. Оно прошло через ротовую полость, проткнуло верхнее нёбо и проникло в гайморову пазуху. Посетитель дёрнулся, пытаясь отвести голову назад, Чижиков оставил шило в ране и бросился наружу.

— Держи его, — заорал второй посетитель, выхватывая пистолет.

Тот, что стоял снаружи, слов не услышал, но среагировал, потянулся к нагану, расстёгивая кобуру. Чижиков его оттолкнул прямо на лошадь, бросился вниз по улице, но мужчина устоял, выхватил револьвер и несколько раз выстрелил. Обувщик как раз в этот момент упал, поскользнувшись, пули прошли у него над головой, Чижиков прыгнул вправо, цепляясь руками за булыжники, скрылся на Ильинской улице.

— Гони, — тот, что выбежал из лавки, прыгнул в пролётку, кучер хлестнул лошадь вожжами, стрелявший на ходу запрыгнул к товарищам, они вылетели по Ильинке на Лесную, но бандита и след простыл.

На работу Травин пришёл к двенадцати, Надя утром пришла в себя и при виде Сергея улыбалась, прижала его руку к щеке, долго не отпускала. Пришлось так постоять, ловя злые взгляды Черницкой, которая хоть и старалась на него не смотреть, но иногда не сдерживалась.

— А это что? — удивился он, чуть не дойдя до своего рабочего места. — Семён, ты кого сюда запустил?

— Так телефон тебе ставят, я ж говорил, Соколов расщедрился. Внизу аппарат уже стоит.

Два монтёра крепили кабель по стене, подводя его к начальственному столу, на котором стоял дореволюционной модели аппарат, с рожковым микрофоном, отдельным наушником на проводе и рукояткой индуктора. Чудо инженерной мысли было заключено в ящик из красного дерева и отделано мельхиором. Электрический звонок звучал пронзительно и противно — пяти минут не прошло от того момента, как телефонисты торжественно передали аппарат новому владельцу.

— Фотосалон, через час, — сказал голос, и отключился.

Через два часа Травин и не думал уходить — понедельник обычно и так был днём напряжённым, а тут ещё коллектив в нерабочем состоянии находился из-за Екимовой. Он метался по этажам, следя, чтобы ничего не перепутали, вызвал ещё одного телеграфиста, сам помогал раскладывать посылки и заполнять формуляры. Циммерман не отставал, он даже любимые журналы забросил, зато к часу дня рабочий процесс вроде наладился, переживания отступили на второй план.

— К следователю товарища, — красноармеец, один из троицы, что забирала Юткевича, с мрачным видом топтался около входа. — Травин Сергей Олегович. Велено срочно доставить.