Бейль собрал в памяти все остатки знаний немецкого, полученных в коллеже Бийома.
— Vielen Dank[7], — ответил он и протиснулся вслед за горничной через полуоткрытую дверь.
Глава IX.
ГРАФИНЯ КАЛИНИЦКАЯ
Переступив порог, Франсуа Бейль и горничная Мария очутились в длинном коридоре, обтянутом крапповой[8] тканью. Такая же покрывала стены на третьем этаже в Англаре, и название цвета Франсуа узнал от матери. По правой стороне висели карты русских областей, большие, выполненные в сепии. Должно быть, военные, решил Бейль. Напротив — коллекция портретов бояр в удивительных шапках — вероятно, предки семьи Калиницких.
Коридор выходил в прихожую, похожую на ту, что в первом доме, но более просторную и роскошную на вид. «Архитектор наверняка себя не обидел», — подумал Бейль. Прихожую украшала балюстрада белого мрамора, на второй этаж, заворачивая вдоль стены, спускалась лестница из того же камня. С потолка свисали две цилиндрических люстры с зажженными свечами, а в углу, где кончалась балюстрада, на пьедестале красного дерева стоял бюст императора, очевидно, Петра I.
В гостиную вела двустворчатая дверь. Она была открыта, и в проеме стояла графиня Калиницкая, с обнаженными плечами, в платье из шелка, переливающегося зеленым и черным. С мочек ушей двумя водопадами мелких бриллиантов спускались подвески, посередине глубокого выреза была приколота брошь с чьим-то эмалевым портретом, лицо изображенного Бейль издалека разглядеть не мог. Его удивил наряд графини, который, как ему казалось, лучше подходил для придворного бала в Петербурге, чем для провинциального ужина, но, может быть, у русских так принято?
— Добро пожаловать, господин французский генерал, чье имя мне, к сожалению, неизвестно. Вы были крайне предупредительны к моей дочери Ольге у выхода из церкви, и я рада принимать вас у себя. Ольга уже легла спать. Ее безумно утомили все эти ужасные события, которые нам довелось вынести. В противном случае она принимала бы вас вместе со мной.
Франсуа Бейль вспомнил серебристый голос, который слышал накануне, и склонился над протянутой графиней рукой без перчатки.
— Прошу прощения, мадам. Вероятно, я невнятно представился вчера. Меня зовут Бейль, — и он повторил по складам.
— Если желаете, можем немедленно сесть за стол, у вас наверняка были трудные дни. Я прислала горничную провести вас через коридор, чтобы вам не пришлось идти по площади к парадной двери. Повсюду шпионы, и ваш визит мог бы меня скомпрометировать. Я боюсь ужасного будущего, страстей, которые вы разбудили, разрушив наш город. Боюсь, как бы они не обернулись против всего, до чего вы имели касательство. Прошу меня простить за качество ужина, но у меня не осталось прислуги. Все разъехались еще в прошлом месяце, с приходом вашей армии. Только старая кухарка осталась, она делает, что может.
Графиня повернулась, приглашая Франсуа в столовую, располагавшуюся в следующей комнате. Увиденное повергло его в оцепенение. Мебель своей утонченностью не уступала парижским особнякам: превосходный черный лакированный французский комод, расписанный японским рисунком; кресла, обитые тканью с сюжетами из басен Лафонтена, на камине — часы позолоченной бронзы с нимфой, опирающейся на циферблат, также не лишенные французского изящества. Стены были украшены полотнами мастеров XVIII века.
Графиня, заметив его удивление, пояснила:
— Мы в доме моего свекра, генерала Калиницкого. Он был очень богатым человеком, унаследовал много земель и несколько тысяч крепостных. Но он также обладал хорошим вкусом. Несколько раз ездил в Париж, еще до вашей революции, покупал там мебель и разные предметы для украшения двух своих домов — в Петербурге и Смоленске. Когда я поселилась здесь, то оставила все, как было.
Она прошла дальше в столовую. Середину комнаты занимал стол с двумя приборами, поставленными друг напротив друга. Вдоль стен стояли шкафы со стеклянными дверцами, уставленные коллекцией фарфора. Стекло одного из шкафов наискось пересекла трещина, появившаяся, вне всякого сомнения, после недавних артиллерийских обстрелов.
Графиня пригласила Бейля садиться. Прислуживала им Мария, по такому случаю надевшая длинный белый фартук. Она поставила перед каждым глубокую тарелку саксонского фарфора, откуда поднимался парок над супом из красной свеклы. Бейль по запаху определил, что она добавила туда водки.
— Могу я спросить о вашей кампании, мсье Бейль? — спросила графиня. — Она была очень тягостной для вас?
— Не только для меня. Нам пришлось совершать длинные переходы. Сначала через Европу, так как мой полк, входящий в императорскую гвардию, располагался в Париже. В России мы обнаружили совсем другую природу. Вначале, когда мы переправлялись через Неман, на нас обрушились ливневые дожди. Затем мы долго шли по равнине, которая ничем не напоминала наши родные провинции. В сражениях я не участвовал — ни во взятии Смоленска, ни в московской битве. Император не хотел бросать в эти битвы свою гвардию, сохраняя ее в резерве.
— Значит, вы из тех солдат, что не сражались! Что касается Смоленска, то я очень рада, штурм этого города был отвратительным. Но зачем вы отправились поджигать Москву, как нам рассказали пробегавшие здесь раньше вас дезертиры?
— Это ложь, мадам, каждое слово — выдумка, пропаганда петербургского двора! Я в числе первых вошел в Москву, вслед за Наполеоном. И там уже пылали пожары, устроенные русскими поджигателями, обычными бандитами, освобожденными из тюрем по приказу губернатора Ростопчина. Он объявил, что предпочтет увидеть Москву в углях, чем в руках французов!