— Тогда мне стоит. — Направляюсь в сторону лестницы. — и правда немного отдохнуть. Я несколько часов летела в самолете. Мне даже с друзьями толком не дали попрощаться. — Преодолеваю несколько ступенек, оглядываясь вокруг себя. Особняк никак не изменился с тех пор, как я в университет поступила. Все здесь по-старому. Те же стены, картины на них. Столик в холле, ковер на полу. Ничего здесь не меняли. Хотя это только первое впечатление о нем.
Поднявшись на второй этаж, сворачиваю направо, прохожу мимо спальни родителей и добираюсь наконец до своей комнаты. Толкаю дверь и захожу внутрь. Тут все тоже осталось точно таким же, как и в день моего отъезда. Мебель вся на своих местах, только новые цветы в вазе стоят. Их аромат наполняет всю комнату. Такой сладкий, насыщенный, мой любимый. Красные розы всегда привлекали, немного завораживая своей красотой. И хоть не любила, когда срывали живые цветы в угоду кому-то, ради подарка, все же устоять перед таким букетом не могла. Даже глаза загорались при виде них. Но не сейчас.
В данный период они мне так ярко напоминали о потере. О том, что точно такие же цветы понесу на кладбище, где моего папу будут опускать глубоко в землю. Куда придет очень много народу, чтобы побыть в минуты нашей с мамой грусти. Возможно, и журналисты нагрянут. Не упустят шанса посмотреть на такое событие. В Америке вот так часто происходило. Если умирал какой-то известный человек, тут же все печатные издания давали задание своим сотрудникам сделать статью об этой утрате. Используя как можно больше фактов. Ведь нет же у некоторых людей ничего святого.
Кладу сумку на журнальный столик, прохожу по комнате до большой кровати, стоящей у окна, и сажусь на нее. Взгляд направлен в одну точку. Не отрываюсь от стены, где висит большая фотография нашей семьи. Мы все втроем стоим в парке и мило улыбаемся в камеру. В тот день мне исполнилось шестнадцать лет, и родители решили немного развлечь меня. Позвали покататься на роликах, хотя ни один из них этого делать не умел. В итоге папа заработал синяк на правом плече, а мама разбила в кровь обе коленки.
Я же ни капельки не пострадала, так как несколько лет уже каталась вместе с друзьями по пять часов в день. Знала, как нужно держать равновесие и отталкиваться ногами. Так как сама в первое время приходила домой вся в ссадинах и синяках. Как мама с папой. Которые были хоть и злые от такой поездки по парку, но все очень счастливыми. Мы же все вместе день провели. Развлекались, смеялись, ели мороженое, обедали в небольшом ресторанчике. Не зная, что спустя годы всего этого больше не будет. Судьба решит нас развести. Родителей превратить в совершенно не знакомых друг для друга людей, переставших наедине находиться.
Даже в моем присутствии чувствовалось напряжение между ними. Теперь же таких мгновений больше не будет. Отец не станет устраивать мне сюрпризы не день рождения. Не станет хоть изредка приезжать в Лос-Анджелес. Все воспоминания о нем останутся лишь здесь, в Сан-Пауло. Откуда заберу некоторые его вещи, чтобы частичка его всегда со мной была. Америка же станет моим домом окончательно, когда расскажу об этом маме вечером или через пару дней.
Мелодия мобильного телефона заставляет оторваться от созерцания фотографии. Смартфон вибрирует в сумочке на журнальном столике. Размышляю о том, поднимать ли трубку или нет. И когда прихожу к единственному решению, он перестает кричать на всю комнату, но вскоре снова играет та же музыка. Снова кто-то настойчиво желает со мной поговорить. А мне же так не хочется с кем-то разговаривать. Лучше в тишине побыть наедине со своими мыслями. Предавшись воспоминаниям о тех днях, что уже никогда не повторятся.
Третий раз вибрация, третий раз звонок раздается. Что начинает меня сильно раздражать. Поднимаюсь на ноги, подхожу к столику и достаю из сумки свой телефон. На экране высветилось имя «Одри» и ее фотография с высунутым языком и скошенными глазами. Эта девчонка пару месяцев назад сама обновила фото профиля, посчитав это очень смешным. Переубеждать ее не стала, а просто молча согласилась.
— Да, — отвечаю на звонок, прислонившись к стене. Что-то голова немного закружилась. Видимо от недостатка пищи в организме. Ела же я утром перед приемкой платья. Немного фруктов и тост с маслом. Больше в моем желудке ничего не побывало. То мороженое в кафе не в счет. Оно за полноценную еду не сойдет. Просто обычный десерт, сладость на ленч.
— Блэр, дорогая, как ты там? — В ее голосе слышится беспокойство за меня. Подруга на самом деле переживает. Это не наигранно, не представляет из себя какой-то спектакль. Стоун никогда не скрывает истинных чувств. Всегда способна поддержать. Хоть одним единственным словом или просто объятиями.
— Мне очень больно, Одри. — Поднимаю глаза к потолку, прижав свободную руку к груди. Снова сердце бьется как бешеное. Неужели, у меня проблемы со здоровьем могут начаться? — Слезы все уже высохли. Не могу хоть одну слезинку из себя выдавить. Хочу очень сильно зарыться в одеяло, поплакать в голос, уснуть, а потом в новом дне вновь увидеть отца перед собой. Ведь это же сон. Просто дурной сон. Не может правдой все это быть. — Сильный удар ладони по стене. Боли не чувствую. Никакого жжения. Ничего. Словно перестала разом ощущать все, что со мной происходит. — Мой отец сам бы на такое не пошел. Не стал стрелять себе в голову. Он любил жизнь. Он радовался каждой ее минуте.
— Возможно некоторые обстоятельства привели его к такому. — замолкает на пару секунд. — опрометчивому поступку. Ведь ты же сама говорила, что его работа много сил и времени у него отнимала. Груз слишком тяжелый был на плечах мистера Керкленда.
— Я не знаю. — Перевожу дыхание, отталкиваюсь от стены в сторону шкафа с одеждой. Так сильно хочется сейчас переодеться во что-то домашнее. Прижимаю телефон к правому уху, перебирая те вещи, что с собой в Америку не забрала. — И от этого еще больнее. — Сжимаю в кулак простую белую майку, ощущая все же, как ткань в ладонь впивается. — У меня внутри пусто. Словно душа куда-то исчезла. Весь мой мир, Одри, разрушился в тот миг, когда мама позвонила. Ты себе не представляешь, что творится со мной. Мне очень плохо. Всю периодически трясет. А внутри зарождается очень нехорошее предчувствие. Мне кажется, что случится что-то похуже всего того, что уже случилось. — Бросаю на кровать майку и какие-то джинсовые шорты. Идеальный вариант для дома.
— Почему ты не позволила с тобой поехать? — Одри снова поднимает этот вопрос. А у меня просто сил нет на него отвечать. Не хочу.
— Одри, давай потом с тобой поговорим. — Расстегиваю молнию сбоку на платье, позволяю ему упасть на пол. — Сейчас мне не особо хочется это делать. — Не дождавшись ее ответа, отключаю звонок и бросаю телефон на кровать. Переступаю через ткань и начинаю надевать на себя свои же старые вещи. То, в чем раньше по дому ходила. Ведь вся моя одежда в Лос-Анджелесе осталась. Ее я не стала собирать. Попрошу попозже Одри выслать мне кое-что нашим частным самолетом.
— Пошел вон! — Громкий крик моей мамы заставляет меня замереть на месте. Он раздается через приоткрытую дверь. — Ты никогда не получишь мою дочь, ничтожество.
Она с кем-то разговаривала на повышенных тоннах. Так сильно, что это все я услышала. А ведь нахожусь в дальней части дома. Да и от нее таких криков практически не слышала. Даже когда она очень сильно злилась. Быть может ей какая-нибудь помощь нужна? А слугам она вполне возможно запретила ее беспокоить. Да и мне интересно стало, с кем это она так разговаривает. Любопытство же вверх берет.
Ноги сами несут на выход из комнаты. К лестнице, на ступеньки. Вот уже проходят по мягкому ковру. Вот я подхожу к чуть прикрытой двери в кабинет отца. Именно оттуда раздаются голоса. Именно там мама переговаривается с каким-то мужчиной. В голосе которого столько много грубости, жесткости. Словно власть он имеет безграничную. Похожим тоном обычно отец разговаривал со своими подчиненными.
Все же решаюсь в комнату зайти, от чего разговор тут же прекращается. Мама расширенными глазами смотрит на меня, интересуясь моим приходом. Только я толком ответить-то ей не могу. Так как взгляд мой устремлен на широкую спину этого незнакомца. Что стоит напротив матери и пока не поворачивается лицом. А мне очень хочется узнать, кто же он такой. И что делает в нашем доме. Ведь судя по всему дружелюбно он не настроен. Проходит несколько секунд моего томительного ожидания, как этот мужчина все же поворачивается. Дает возможность разглядеть себя. Что я и делаю.
Довольно высокий, в меру мускулистый. Намного старше меня. Возможно лет на десять или больше. С темно-каштановыми волосами, немного жесткими чертами лица. Глубокая морщинка на лбу от сдвинутых вместе бровей выступает больше всех остальных. Изучающие меня карие глаза с коварным прищуром. Нос с горбинкой, что совершенно его не портит, а придает шарма его внешности. Небольшая щетина на подбородке, которая тянется до самых ушей. Будто бы он намеренно не брился несколько дней. Над верхней губой проглядываются усы, сочетающиеся с этой проступающей бородой. Одет он явно в сшитый на заказ костюм, что отлично подчеркивает все его мышцы. От такого человека так и веет силой, властью, мощью. Даже чувство страха рядом с ним появляется. Неприятный холодок по позвоночнику пробегает.