Конвойный вывел арестованного во двор.

– Веди его туда, в угол двора. А я сейчас топор возьму. Андрей, давай обрубок бревна.

– Может быть, не надо, товарищ лейтенант? – подыграл Андрей.

– Надо! Учись, как врагов уничтожать надо!

Андрей ногой прикатил найденный за гаражом обрубок бревна, поставил. Почти сразу появился Виктор. В руке настоящий топор. Скорее всего, взял его на кухне, им рубили дрова для печи. Топор всегда ужасал сильнее, чем другие виды оружия – нож, пистолет, граната и даже виселица. Видимо, в генетической памяти остались страхи о публичных казнях, о четвертовании. При виде топора Фёдора затрясло. Хотя, скорее всего, Фёдор имя не настоящее, немцы в разведшколе дали.

– Ну-ка, клади руку на бревно! Я для начала пальцы отрублю.

Арестованный стал упираться. Конвойный его подталкивал, а Козлитин сопротивлялся. Руку арестованного схватил Андрей, потянул к бревну, этой импровизированной плахе. Фёдор задёргался. Да ещё и Виктор напустил на себя злобное лицо. Со стороны посмотреть и то страшно. Солдат-конвойный отвернулся, его мутило.

– Ты нос не вороти, сюда смотри! Этот гад в наших солдат стрелял и в городе по рации важные сведения передавал.

Андрей усилием уложил кисть Фёдора на бревно, Виктор взмахнул топором. Козлитин заорал жутко, дёрнул руку, и лезвие топора вонзилось в бревно, не задев пальцев.

– Лучше держи! – прикрикнул на Андрея лейтенант.

Козлитину стало плохо. Ноги его подогнулись, он рухнул на колени. На лбу испарина, тело бьёт крупная дрожь.

– Гражданин начальник, не надо, я всё расскажу! Уберите топор!

Андрей подыграл:

– Ежели руки отрубим, как он протокол допроса подписывать будет?

Это шла игра в следователя злого и доброго. Фёдор почувствовал в Андрее заступничество. Пополз к Андрею на коленях.

– Всё, всё расскажу!

– Хорошо, встань. Товарищ лейтенант, он согласен.

– Так и быть. Конвойный, в комнату для допроса!

Арестованного, морально сломленного, увели. Зачем ему упорствовать, что он защищает! Немцев? Андрей понимал партизан или наших военнопленных. Пытки терпели, молчали, ибо скажи и прольётся ещё больше крови у наших войск. Но они свою Родину защищали, свои семьи, свой дом. Сильная мотивация была. На своей земле должны жить свои, а не чужие. А у этого весь интерес в деньгах, ибо чем привлечь можно? Он сейчас на территории, где немцев нет. Мог бы после заброски пойти и сдаться, но предпочёл работать на врага. Классовая ненависть? Отца раскулачили? Даже если и так, обидно до печёнок, но это вовсе не повод помогать врагу захватывать родную землю. Другой родной не будет. Возможно, другая страна приютит, обогреет, накормит, но ты для неё всю оставшуюся жизнь будешь изгоем, репатриантом, изменником, которым веры нет. Твоими услугами будут пользоваться, возможно – хорошо платить, но не уважать, презирать в душе.

Заговорил Фёдор, Андрей только успевал записывать. Сначала всю свою жизнь. Призван был в первый месяц войны, воевал честно, а потом плен под Смоленском. Наставил на него немец автомат – и враз всё изменилось. Вот он молодой, здоровый, сейчас умрёт и не будет больше ничего – ни солнца, ни неба, только сырая земля. Испугался, на колени встал. Пощадил его немец, в лагерь для военнопленных отвёл. А там допрос, предложение сотрудничать, ибо Великий Рейх уже к Москве рвётся и победа – вопрос нескольких месяцев. Прошёл обучение в разведшколе, был заброшен под Курск, но не повезло, взрывом мины был ранен в ногу. Отлежался, даже справку получил о ранении настоящую. Мало того, инвалидом стал. Полагал – доживёт в спокойствии. Однако немцы нашли его быстро, снова стал сотрудничать. Переехал в другой город, прислали женщину-радиста из русских. Поступил в подчинение к руководителю группы. Кто он и где живёт – не знает. При надобности командир находил его сам. Виктор потребовал описать его внешность. Агент помедлил.