Опять вышли в сад. Обулись, Поводырь взял в руки свой посох.

— Я слышу твое раздражение, брат Ямамото, — сказал Поводырь, повернувшись к Артему в профиль. — Твои движения резче, твои шаги громче, ты задвинул дверь с ударом. Ты о чем-то хочешь сказать, но не решаешься сделать это?

«Психоаналитики, бляха!» — подумал Артем, заметив, однако, что раздражение его пошло на убыль. Ну и что на это ответить? Ответить он ничего не успел, его опередил настоятель:

— Если ты хочешь что-то сказать нам, брат Ямамото, можешь сделать это сейчас. Если тебе нечего или не хочется ничего говорить, мы просто будем гулять, восхищаясь красотой сада.

Эхе-хе… Можно было, конечно, и просто погулять. Но Артем уже принял решение. Черт его знает, что его к этому подтолкнуло. Вероятно, надоело держать в себе и захотелось услышать еще чье-то мнение, помимо своего собственного, по поводу всей этой ерунды. Или атмосфера «тя-но ю» чем-то расположила к откровенности? Хотя чем она могла расположить? Да шут его знает! Эти японские хитрости — вроде ничего не происходит, а… на поверку что-то происходит с тобой самим.

Словом, Артем решил рассказать обо всем. Аи, была не была! Ну, сочтут чокнутым, в крайнем случае, и всех делов…

— Да, я хочу вам кое-что рассказать. Боюсь, что вы мне не поверите. Но я попал к вам из будущих веков, из тех лет, которых еще не было, — так начал свой рассказ Артем.

Он уложился в два круга по саду. За первый круг поведал о том, кем был в своем времени, о том, как поймал за руку преступника и как тот ему отомстил, о том, как упал из-под купола и… очутился здесь, в стране Ямато, и как откуда-то пришло знание языка.

Артема не перебивали удивленными восклицаниями вроде «Да иди ты!», «Врешь!», «Да не может быть!». Лица совершенно непроницаемые, ни следа эмоций. Будто им пересказывают бородатую байку. И не расспрашивали Артема ни о чем. Даже о таких любопытных вещах, что в будущем стало со страной Ямато.

Сказав «А», Артем сказал и «Б». Он рассказал о яма-буси (правда, в той версии, что когда-то излагал Хидейоши, где не фигурировала Долина Дымов), о бойне в доме деревенского феодала… А до кучи рассказал и об явленце. А чего скрывать, пусть знают, что творится на вверенной им территории. Даже если кто-то из них его и стращал, ну и что с того, чем это ухудшит его, Артема, положение?

— И вот я здесь, — закономерно закончил он свою повесть. — Можете мне не верить, но так все и было…

Воцарилось молчание. Молча они прошли по садовой дорожке до входа.

— Вернемся в чайный домик, — сказал настоятель. — Закончим «тя-но ю».

Снова они подошли к чаше и снова умыли лица и рот. Ни слова не было сказано о рассказе Артема.

Ни слова об этом не было произнесено и после. Молча вернулись в тясицу, чайную комнату, молча заняли прежние места. В молчании настоятель приступил к таинству заваривания чая.

Сперва хозяин подбросил несколько хворостин в огонь — видимо, слишком долго Артем рассказывал про свои приключения и затянул прогулку по саду дольше, чем полагалось по церемонии. Пока котел подогревался, хозяин «тя-но ю» насыпал из деревянной коробки в глиняную чашу крупнолистовой зеленый чай (Артем прикинул на глаз — где-то граммов двести сухой заварки). Деревянным пестиком настоятель принялся растирать чайные листья в чаше. Растирал, пока чай не превратился в порошок. Затем он взял ковш из срезанного бамбука и, черпая им горячую воду из котла, залил заварку. Из котла в чашу с чаем хозяин перелил где-то пол-литра чуть остуженного кипятка, после чего принялся взбивать заварку бамбуковым венчиком — так домохозяйки взбивают яйца или сливки.

Когда чай слегка загустел, настоятель поставил чашу на циновку, положил руки на колени, прикрыл глаза и замер в этой позе. Артем понял, что, пока чай не заварится, им предстоит сидеть неподвижно, погрузившись в себя.

Вроде бы Артем уже должен был бы привыкнуть к японским странностям, однако япошкам в очередной раз удалось его сильно удивить. Не, ну как так? Хоть как-то бы отреагировали, пусть гомерическим хохотом! А то непривычно для нашего человека. У нас обычно принято как-то реагировать и по ходу рассказа, и уж тем паче по его завершении. Хотя бы возгласами недоверия: «Брехня», «Ну ты и заливать!». Чтобы рассказчик стал клясться: «Да век воли не видать!», «Гадом буду, зуб даю!». Так и подмывало прервать молчание вопросом: «Так что скажете, уважаемые?» Но Артем сдерживал себя. В чужой монастырь со своим уставом не ходят — эта поговорка в его случае имела самый что ни на есть прямой смысл.

Продолжения церемонии пришлось ждать минут пять. Наконец хозяин поднял двумя руками чашу, поставил ее на ладонь левой руки и, поддерживая правой рукой, протянул Артему.

— Ты — главный гость, ты должен отпить первым.