— Настоятель зовет тебя сегодня на «тя-но ю»[18], — сказал Поводырь.
Встречи с настоятелем Артем ждал с того самого момента, когда услышал от Поводыря, что покинувший монастырь Хидейоши «велел тебе кое-что передать, но об этом ты узнаешь от самого настоятеля». И вот наконец-то настоятель назначил встречу.
— Когда это будет? — спросил Артем.
— Ближе к вечеру.
— Тогда я иду спать, — сказал Артем. Он шагнул в сторону монашеских жилищ… но обернулся, кое-что вспомнив: — Ты слышал о монголах, брат Поводырь? О Чингисхане? Еще его могут звать Те-мучином или как-нибудь похоже.
Поводырь ненадолго задумался.
— Ты говоришь о Ченг-Цзе?[19]. О вожде монголов, который покорил государство тангутов Си-Ся, отвоевал Северный Китай у киданей[20], ранее отвоевавших его у императоров династии Сун?
На миг Артем позабыл обо всех болячках и угрозе не проснуться завтрашним утром. Его охватил доподлинный охотничий азарт — такой, наверное, и испытывают сыщики, после долгой бесплодной работы наконец-то взявшие след.
— Я думаю, мы говорим об одном и том же человеке. Что ты о нем еще знаешь?
— Он ходил походами в другие земли, вернулся с богатой добычей и расширил владения Империи Монголов далеко на запад. На востоке созданная им империя совпала границами с Центральным и Южным Китаем, которыми правит династия Сун. Ченг-Цзе умер восемь лет назад, в год Огня-Свиньи. О его смерти рассказывают разные легенды. Говорят, когда двигалась похоронная процессия, убивали всех попадавшихся навстречу людей, чтобы подольше сохранить в тайне смерть Ченг-Цзе. Еще говорят, что в час его погребения с неба упал камень, размером с большой город, и накрыл под собой могилу Ченг-Цзе и всех его жен, слуг и рабов. Только сыновья Ченг-Цзе чудом уцелели в тот день. Еще я скажу тебе, брат Ямамото, что со смертью Ченг-Цзе в Империи Монголов перевелись великие воины и монголы больше не угрожают Стране Ямато.
«Ой ли!» — мелькнуло у Артема. Впрочем, ему сейчас было не до размышлений на эту тему.
— Умер восемь лет назад, — прошептал Артем. — Вот и все, кажется…
Он не помнил точной даты смерти Чингисхана, но этого и не требовалось. Главное, что Артем помнил — великий завоеватель родился в конце двенадцатого века, умер в начале тринадцатого. Даже если Артем что-то путает с датами рождения и смерти, есть другая, более основательная историческая зацепка — битва на реке Калке. Первая встреча древних славян с татаро-монголами, посланными на Русь как раз таки Чингисханом. Наши тогда потерпели полное поражение. Тысяча двести какой-то там год. Отдельный урок истории, цветная картинка в учебнике. Так, так… Что у нас там с шестидесятилетними шагами восточно-календарного цикла? 1175—1235—1295. Один из трех. Ну тут уж никаких сомнений.
1235! Сейчас идет тысяча двести тридцать пятый год…
Артем вдруг почувствовал невероятную слабость в ногах. Колени подогнулись, и он осел на песок.
— Что с тобой? — спросил Поводырь. Не сказать, чтобы в его голосе угадывалось какое-то беспокойство. Да и вообще, как Артем успел понять, главная черта характера Поводыря — полная, какая-то нечеловеческая невозмутимость. Артем даже не мог представить, что могло бы вывести слепца из равновесия. Гимнаст, например, не сомневался, что Поводырь, возникни такая надобность, будет со спокойствием каменной статуи отвечать на его вопросы сутки напролет, принимая это как должное и нисколько не нервничая. А если затрясется под ногами земля и посыплются с гор камни, последним, кто впадет в панику, будет Поводырь.
— Что со мной? — повторил гимнаст вопрос Поводыря.
Артем же и сам до конца не понимал, что это с ним. Слабость слабостью, но почему это его, как косой, подрезало известие о монголах? Вроде бы, наоборот, ободрить должно было. Он узнал год, в который угораздило угодить. Наступила ясность. А с каких щей, спрашивается, эта ясность должна бодрить? Угасла надежда на более приемлемое время. Тринадцатый век — какая же беспросветная даль! Почему-то Артем вдруг подумал о том, что какая-нибудь ерундовая болезнь, от которой в его время его вылечили бы в два счета — да хоть тот же аппендицит взять! — загонит его в могилу. Осознание этого факта, конечно, может подкосить. А также осознание того, что окончательный приговор вынесен и нет никакой возможности его обжаловать. Преступник на скамье подсудимых, несмотря на представленные прокурором неопровержимые улики, все же до последнего надеется на снисхождение, и когда этого не происходит, может наступить резкий упадок сил, вплоть до физического истощения и суицидных мыслей.
— Со мной все хорошо, — сказал Артем, поднимаясь. — И будет еще лучше. Разбуди меня, когда придет пора.
Что-то изменилось в окружающем. Ах, да, стало тихо. Колокол отбил сто восьмой удар и замолчал. Есть основания надеяться, что все злобные демоны теперь отогнаны подальше…