Игроки

«Не очко меня сгубило, а к одиннадцати туз»…

За время работы в казино мне запомнились некоторые игроки, в том числе очень эффектная женщина лет сорока. Приезжала она регулярно: три раза в неделю в одно и то же время – в десять вечера на престижном «мерседесе» без водителя, хотя пила коньяк. Играла только в карты, к рулетке не подходила. Я поинтересовался у обслуживающих её крупье, как она играет. Мне сказали, что выигрывает очень редко – долларов по пятьсот, иногда чуть больше, чаще проигрывает, оставляя в казино до двух тысяч за вечер. Как-то спустила около десяти тысяч зеленых, но расплатилась сразу, с улыбкой, не моргнув и глазом.

Были в том казино и настоящие игроки высокого класса. Вот о знакомстве с ними. Одни их называют каталами, другие шулерами, но смысл один – игра строится на обмане. Каждый из них имел серьёзную охрану, из трёх, а иногда четырёх человек – ребят неробкого десятка. Они ездили играть по всей стране – казино было множество. Я заметил, что двое из них садятся обычно за стол в ресторане, спиртное не заказывают, а другие входят вместе с игроком в зал. Один отправляется за игровой стол и играет как обычный игрок.

С одним из них и его охраной я познакомился. Этот человек – известный шулер, игрок высокого класса, хотя во всех казино Москвы у службы безопасности были его фотографии, я его не знал. Когда он появлялся, начальник службы безопасности подходил к нему и вежливо просил не играть в карты, а в рулетку – сколько душе угодно. Игра в рулетку не зависит от мастерства игрока, тут важно только везение. Иногда в сериалах показывают, как запускает шарик дилер и тот попадает в ячейку заказанного номера. Это вымысел. Такое невозможно. Кстати, я сам научился запускать шарик – ничего сложного в этом нет, а вот игра в карты – это мастерство, которым не каждый может овладеть. Сам игрок был среднего роста, лет сорока, в очках с золотой оправой. Пару раз подряд проиграл, затем выиграл и опять проиграл, а потом «пошло-поехало». Возможно, в игре была заложена какая-то система. Не один раз поменяли крупье, но на поле ничего не менялось – игрок продолжал выигрывать. Меняли колоды карт – в игре никаких изменений не происходило. По количеству выигранных им фишек, сумму выигрыша я определить не смог. Казино явно оставалось в пролёте. Ко мне подошёл старший по игровому залу Владимир. Сказал, что заведение уже попало на тысяч семнадцать-восемнадцать. Для тех лет – хорошие деньги. Закрыть игру мог только я, но, так как игрок был с охраной не из шпаны, надо было решать этот вопрос с ней.

Я подошёл к старшему, которого сам вычислил, – он наблюдал за игрой в зале. Вежливо попросил его выйти поговорить. Назвал ему имена людей, которые держат казино, то есть являются хозяевами, но не имена и, так сказать, псевдонимы на него не произвели никакого впечатления. Спокойно выслушав меня, назвав меня по имени-отчеству, улыбнулся и продолжил: «Да перед тем, как сюда заехать, мы всё и обо всех пробили, а с вами мы встречались». Напомнил мне место встречи и её обстоятельства. Тут улыбнулся я. Вспомнил даже имя.

Игра тем временем продолжалась, и казино по-прежнему проигрывало. Мы с Александром, так звали руководителя охраны, вернулись в игровой зал. Он подошёл к столу, наклонился к игроку и что-то тихо сказал ему. Минут через пять тот встал из-за стола и пошел получать выигрыш. Александр спросил меня: «С получением денег проблем не будет?» Я ответил положительно и сам пошёл к кассе. Казино полностью рассчиталось с игроком. Александр попросил меня отойти, поблагодарил за то, что с получением выигрыша всё прошло гладко. Предложил мне хороший процент, сказав, что так полагается. Я вежливо отказался. Замечу, что мне часто предлагали вознаграждения с выигрышей или за решение спорных вопросов, я никогда на это не соглашался, хотя меня уверяли, что так поступить нормально – это бизнес. Однако для меня такое было неприемлемо.

А те игроки в наше казино больше не приезжали.

Победитель

Перед тем, как уйти служить в армию, я работал в Мосмехпогрузе на разных объектах: на кондитерской фабрике имени Бабаева, овощной базе, заводе «Узбеквино» и Черкизовском молокозаводе. На молокозаводе я встретился с Николаем, о котором и пойдёт речь. В то время ему было под пятьдесят лет. Знакомясь, он сказал: «Давай по имени, отчество не обязательно». Николай был крепкого телосложения, совсем седой. Неразговорчивый, порой казавшийся угрюмым, но со мной охотно общался, даже шутил.

До призыва в армию мне оставалось две смены, которые у нас длились по двенадцать часов. Я работал в основном ночью, утром спал, а днём тренировался. Понятно, надо было проставиться, что я и сделал. Перед сменой получил расчёт, а также денежное пособие, которое полагалось перед уходом в армию. Зарабатывал в месяц от 140 до 160, естественно, советских. В те времена рубль валюта была крепкая. Ночная смена начиналась в восемь вечера и заканчивалась в восемь утра. Пару часов работали, потом устраивали небольшой перерыв.

Я спросил ребят, сколько брать водки. Они подсчитали: «Десять бутылок будет в самый раз». В нашей бригаде работало десять человек, но были ещё грузчики, которые числились за молокозаводом, а я с ними находился в хороших отношениях. Они всегда прибегали на стадион поболеть за нашу команду Мосмехпогруза. Я заказал ящик водки – двадцать бутылок и хорошей закуски. Замечу, что количество выпитого на качество работы не влияло. Часа в два сели перекусить. Машин в это время было мало. Тут, конечно, наливай. Как-то незаметно подтянулись сокольнические ребята с Мосмехпогруза, не работавшие на молокозаводе. Они узнали, что я даю отходную перед армией. Вот и получилось, что сколько водки не бери – всё равно второй раз бежать придётся. Ну, посидели хорошо. Все остались довольны. Через два дня у меня была последняя смена. Так получилось, что я работал вместе с Николаем. Во время перерыва, часа в три ночи, сели мы, попили молока с булочкой. Вдруг Николай заговорил:

«Вот ты идёшь служить на флот, а я всю войну – в пехоте. За пару лет – ни одной царапины. Везло! А в 1943 году, как раз под Новый год, серьёзно контузило. Попал в плен, но о жизни в плену. Да какая это жизнь – скотское выживание! Ты грамотный. Я уверен, что и книжки про это читал, да и фильмов много сняли. Когда я смотрел фильм «Судьба человека», там увидел много правды. Только в жизни всё намного страшнее. Примерно через месяц оклемался, очухался, подумал: «Надо рвать, пока есть силы, а то ещё месяц – и доходягой стану, будет уже не до побега». Уйти из лагеря шансов не было, но так получилось, что я и трое ребят выполняли работу вдалеке от других заключенных, и лагерная охрана не обращала на нас внимания. Каждый из нас понял – это шанс. Рванули, как говорят, по взгляду, не сговариваясь. Еды с собой, конечно, не было. Так, вчетвером, мы пробежали часа два, остановились и решили податься в разные стороны, понимая, что по следу пустят собак. Там уже как кому повезёт, потому как шансов практически не было: шёл февраль, холодно, еды нет. Не прошло и часа, как услышал лай собак. Остановился, взял в руки камень и стал ждать нападения. О смерти я не думал, да и вообще ни о чём не думал. Первую овчарку ударить удалось, потом упал, закрыл голову руками, подтянул коленки к груди. Собаки рвали с остервенением. Я был в сознании, слышал резкий окрик на немецком. Псы перестали меня рвать, но понял, что этим окриком отозвали собак. Ну, думаю, сейчас и поднимать не будут – пристрелят. Вдруг слышу: «Stehe auf!» Эту команду на немецком за месяц пребывания в плену я выучил: «Стоять!» Поволокли к дороге. Там стояло две грузовых машины. В одну из них меня кинули. Повезли в лагерь, но не бросили в общий барак, где я бы точно сдох, а во врачебный, и я потерял сознание. Через пару месяцев пришёл в себя, сошёлся с земляком, он жил в Сокольниках, но я знаком с ним не был.

Советские войска быстро наступали. Как-то рано утром нас подняли и построили, как я понял, тех, кто был в силе. Погрузили в вагоны и повезли, как потом узнал, на территорию Польши, рыть оборонные укрепления. Сокольнический парень тоже оказался в этой же группе. Мы решили бежать и стали думать, как это сделать. Мозговали неделю. Каждый день откладывали по полпайки хлеба, хотя и хлебом это назвать можно было с натягом. Бежать решили во время работ. На них вывозили каждый день с пяти утра. Подъём – в машины и на работу. Так называемый завтрак был часов в девять, а то и в десять. Ели находу. Шла весна 1944 года. Ситуация резко менялась в пользу Советского Союза. Немцы, а именно охрана уже так не зверствовали, как раньше. Короче, мы с другом отошли по нужде и побежали. У меня сложилось впечатление, что охранник всё видел, но выстрелов я не услышал. Домчались до первого села, залегли в лесопосадки. Погони не было. Перекусили и решили дождаться темноты. Ночью выбрались из укрытия.

Тихо, медленно пошли в село. Метрах в ста от первого дома, залегли и стали прислушиваться. Вокруг никого не было видно. Мы встали и пошли к дому. Деваться нам было некуда, постучались в окно. Дверь скрипнула, мы подошли. На пороге стояла пожилая женщина и молча на нас смотрела. На своём языке сказали, что мы русские солдаты, были в плену и бежали. Она произнесла одно слово: «Прошу». Рукой показала, чтобы мы проходили в дом. Войдя, увидели мужчину, сидевшего за столом. Это был её муж. На столе горела керосиновая лампа. Света она давала очень мало. Он пригласил нас сесть. Сказал по-русски, но с акцентом: «Садитесь!» Мы не заставили себя ждать. Женщина накрыла на стол, перекусили. Нам повезло: мужчина понимал и немного говорил по-русски. Сказал, что немцы из села ушли. После еды нам дали добротную одежду, и мы уснули мертвым сном. Рано утром хозяин разбудил нас, сели завтракать. Он предложил нам дождаться советских войск у них, но мы, поблагодарив хозяев за гостеприимство, решили идти к линии фронта. Нам собрали поесть, и мы сразу ушли. Двигались по открытой местности, немцев не было. Наступили сумерки. Решили дождаться рассвета, а потом продолжить путь. Пока шли, слышали грохот орудий, по нему и определяли направление. С утра начался дождь, стало пасмурно, солнца не видно. Услышали гул моторов и увидели танки. Поняли, что это наши. Так мы оказались среди своих, не переходя линии фронта.