Мальчик свалил игрушки рядом с люком и спустил одну ногу в отверстие. Нога встала на что-то твердое, он спустил вторую — внизу оказались деревянные ступеньки. Медленно Никита начал спускаться по тесному проходу, придерживаясь за стены.
— Где ты? — послышалось из темноты.
— Тут, — еле слышно ответил он. Глаза постепенно привыкли к темноте, стало холоднее, в воздухе пахло, как однажды под одним домом, где лежала мертвая кошка. Стена и ступеньки уходили в сторону, Мари стояла в самом низу и загораживала собой свет. Мальчик закрыл рукавом свитера нос, от усилившегося запаха начало подташнивать. Мари пропустила Никиту в хорошо освещенную комнату.
— А где игрушки? — воскликнула она, подталкивая его в спину. — Иди, я сейчас.
Девочка убежала вверх по лестнице, он остался один в большой комнате без окон. На полу лежал синий с желтыми цветами ковер, на стенах — голубые обои с зелеными лошадками, сбоку — большой холодильник, за ним — стол, три стула, обогреватель, на другой стороне — две кровати, по полу разбросаны игрушки, печенье, конфеты, на столе — куски красного мяса и кровавые разводы.
Мальчик прошел в другой конец комнаты и остановился перед кроватью в самом углу. В постели, прикрытая до подбородка одеялом, лежала пожилая женщина. Лицо ее покрывали безобразные синяки. Рядом, на тумбочке, валялись открытые баночки, мелкие белые таблетки усеивали все одеяло.
Никита отшатнулся. Вбежала Мари с игрушками.
— Тамара больше не встает. Я дала ей таблеток, чтобы у нее не болело в груди. Она сильно устала, — девочка закашлялась и высыпала игрушки на другую кровать, размером поменьше.
Мальчик отступил к стене, где стоял большой розовый домик и валялись безрукие, с оторванными головами куклы. Мари подняла с пола конфету и протянула ему. Никита затряс головой и натянул ворот свитера до самых глаз.
— Возьми одеяло, — указала она на пушистое покрывало, скрученное в рулон на кровати, — согреешься.
Он коснулся светло-зеленой занавески и немного отдернул, за ней оказалась дверь.
— Закрыта, ее нельзя открывать, — девочка подняла с пола печенье, предложила ему, когда же он отказался, присела на корточки и вытащила из-под кровати тетрадку. Пока Мари листала дневник, Никита подергал за ручку на двери, та не поддалась.
— Рики, — хрипло засмеялась девочка, тыкая пальцем в нарисованную коричневым карандашом собачку, и повторяя, как заведенная: — Рики, Рики, это наш Рики.
Никита в страхе покосился на женщину, прикрытую одеялом, внутри все сжалось, в рот хлынула горечь, запах душил его.
— Тамара не станет ругаться, она добрая, — Мари сунула в рот конфету, забралась на кровать и начала из стороны в сторону раскачиваться. Девочка и выла, и мычала…
Никите стало жутко, в горле застрял ком, он то начинал двигаться, то проваливался обратно. Хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать этих страшных звуков, убежать отсюда на улицу, где зарыться лицом в снег и дышать, дышать, пока из носа не уйдет запах мертвого тела. В животе заурчало, мальчика согнуло пополам. Никита зажал себе рот и так держал, пока рвота не хлынула в нос. Он опустился на пол и уткнулся головой в стену. Его вырвало на ковер, на рядом лежащую голову куклы, на свои руки, колени. Жгло в горле, носу, с каждым вдохом становилось хуже, внутренности как будто переворачивались.
Послышался лязг, Мари замерла, первое, что мальчик ощутил, это как в комнату ворвался свежий воздух. Занавеска отлетела в сторону, распахнулась настежь дверь, в проходе возник Олег Саванчук. При виде Никиты он застыл на пороге и сильно поменялся в лице. За ним, как тень, стояла та девушка, которая пыталась защитить их от жителей. Она прикрывала ладошками рот с носом и тихо всхлипывала.
— Нися, уведи его скорее, — обернулся хозяин дома к девушке.
— Папа, — прошептала Мари и протянула к нему руки.
Саванчук обхватил голову, губы его задрожали: