– Я за тобой давно наблюдаю, – заговорил Фрон. Совершенно без интонаций, так что Духов понятия не имел: злится уродец или нет. – И, должен сказать, доволен. Ты хорошо работаешь. Гораздо лучше, чем большинство, – он обвел Шкурников мутным взглядом, брезгливо сморщился. – А потому я решил тебя наградить. В следующую Стёску ты можешь не выходить на работу. У Степной Обители тебе дадут облигацию. Отправляйся завтра на торгашеский виток и купи себе что-нибудь.

– Э-э-э… – растерянно протянул Андрей. Потом спохватился и подался вперед в поклоне. – Благодарю вас за доброту!

Собственная фраза показалась настолько нелепой, что он едва сдержал смешок.

Фрон чуть заметно кивнул – это означало, что Андрей свободен. Но как только тот сделал пару шагов, погонщик вновь остановил его.

– Скажи, – карлик развернул самоход, – ты ведь живешь в одной из тех келий, что разрушил Пожиратель?

– Так и есть, – кивнул Андрей.

– Что ж. Тогда у меня еще одна хорошая новость: ту часть коридора восстановили, можешь возвращаться к себе.

Духов еще раз поблагодарил уродца и двинулся, наконец, к повозкам.

«Вот так номер, – размышлял он, когда экипажи со Шкурниками двинулись к Степной Обители. – Неожиданно. Первая хорошая новость. Может, кончилась эта черная полоса? Прогуляюсь по торгашескому витку, а потом и домой вернусь?»

Закрыв глаза, Андрей представил комнатку Кагановского. Писатель сидел за столом и буравил его мутным, недовольным взглядом.

«А я ведь по нему соскучился, – подумал Духов, прислушиваясь к себе. – Интересный человек. И не злой, хоть и странный».

Через два часа повозки остановились. Андрей вылез, потянулся, по привычке посмотрел на громаду Степной Обители. Отстоял очередь, бросил мешок с дыши-зельем в ящик, и бородавчатый Фрон, скорчив презрительную рожу, вручил ему облигацию. Она оказалась прямоугольной деревянной пластинкой с выжженным изображением Азэса-Покровителя. Длинноволосый человек с наростом на лбу будто смотрел на Духова и улыбался – искренне, по-доброму.

Вскоре Андрей уже шел по коридорам внешнего витка. И словно опять слышал рев Пожирателя, рык Извергов, крики, грохот и скрежет, чувствовал дрожь Степной Обители и свой собственный страх. Он понимал, что страшные, пусть и не настоящие, воспоминания останутся на всю жизнь. Не удастся забыть ни жутких тварей, ни бессмысленный взгляд матери Шэрон, ни ее отца с кровавой дырой вместо нижней половины лица, ни трясущуюся от ужаса и отчаяния девочку.

Вот и келья. Духов толкнул дверь, шагнул за порог, огляделся. Все, как раньше: оконце, забранное сеткой, узкая лежанка, дыра нужника. Только пятна ржавчины на стенах, полу и потолке другой формы.

Положив топор под лавку, Андрей облегчился, уселся и стал ждать вторую кормежку.

Наконец из коридора потянуло кислым. Духов поднялся, подобрал миску – смотреть на грязные стенки было невыносимо, желудок тут же начинал бунтовать – и встал на пороге. Повернулся к келье Перлмара и увидел невысокого коренастого человека лет сорока: черные густые волосы с проседью, щетина, горбатый нос, широкий шрам под правым глазом. Поймав взгляд Андрея, новый сосед оскалился в улыбке. Зубы у него были коричневые, гнилые.

Духов сдержанно улыбнулся в ответ, опустил глаза. Он гадал, где сейчас Шэрон. Девочку забрали Фроны – почти сразу после того, как был убит Пожиратель. Потом, в убежище, Андрей краем уха слышал, что ее отдали брату Перлмара, который живет в другом коридоре внешнего витка.

«Только бы у нее все было хорошо», – он покачал головой, чувствуя, как жалость давит на сердце каменной плитой.

Дымовик уже вовсю раздавал пей-еду. Духов протянул миску и, получив порцию серой, с розовыми прожилками массы, отошел в келью. Наклонился над посудиной и замер. Взгляд остановился на лавке, где лежала дощечка с выжженным изображением Азэса-Покровителя. Андрей понял, что купит на торгашеском витке. Ложку. Хватит есть – да какой там «есть»: жрать! – по-собачьи, окуная лицо в миску! Он человек – и нельзя забывать об этом! Тем более здесь!

«Конечно, если там продаются ложки, – подумал Духов, с неохотой засасывая пей-еду. – И если хватит одной облигации».