— Что? — удивился Джеймс. — Я же сказал, что буду любить нашего ребенка…
Она вздернула подбородок:
— Нет, не только ребенка, Джеймс. Меня! Я пойду за тобой куда угодно, Джеймс Маккензи, Бегущий Медведь. Я готова спать в лесах и болотах, но скажи хоть раз, скажи, что любишь меня!
Джеймс вздохнул с глубоким облегчением.
— Я люблю тебя, Тила. Я боялся этой любви, но я люблю тебя всем сердцем, больше всего на свете. Любовь к тебе вытеснила из моей души ненависть и боль, ослепившую меня. Я люблю тебя. Ты нужна мне. И я сомневаюсь, что выживу без тебя.
Ее глаза просияли от счастья.
— О Боже! Я пошла бы за тобой в ад, если бы ты попросил!
— Это и может стать адом, — мрачно заметил Джаррет, — если вы сейчас же не уедете.
Джеймс нежно сжал ее руку:
— Тила, ты все же не представляешь, что значит жить в лесу…
— Я жила там!
— Джеймс! — воскликнул Джаррет. — Когда они явятся сюда, мы с Тарой попытаемся выиграть время, но, ради Бога, дай нам возможность добиться правды.
— Уезжайте! — взмолилась Тара.
Тила решительно смотрела на Джеймса своими сияющими глазами. Он хотел навсегда запомнить ее такой: с огненно-рыжими волосами, смелой, отважной, прекрасной.
— Идем за лошадьми. — Джеймс махнул рукой брату и Таре и бросился вместе с Тилой к конюшне.
Глава 27
Они уехали, когда уже рассвело. Джеймс тревожился за Тилу, но знал, что надо гнать лошадей.
Направляясь в глубь территории, на юг, он хотел пополнить запасы, взять их в тайниках по пути. Джеймс вскоре нашел хижину в сосновом бору, оставленную в начале войны. Попасть сюда мог лишь человек, знавший тропы через болота. Они решили провести здесь день, а потом скакать дальше. В реке, протекавшей через прелестную тенистую рощу, они набрали воды.
Джеймс соорудил Тиле постель в старой хижине, сказав, что она может спать до тех пор, пока не придет время снова отправляться в путь.
— Джеймс, но я хорошо себя чувствую.