Народ гостеприимно улыбнулся. Это успокаивало. Если бы улыбки не были такими одинаковыми и такими одновременными, то можно было бы успокоится совершенно.

— Мой дом примет вас, — простер руку старик по направлению к крайней слева домине.

Посчитав ситуацию урегулированной толпа потянулась по домам. Вскоре на площади остались только наша троица и старик. Появился шанс убежать…

Вслед за новым знакомым (хотя пока и не знакомым) мы тронулись к дому. Зачем бежать, пока ведь все идет нормально… как сказал упавший с крыши десятиэтажного дома человек, пролетая мимо пятого этажа…

Изба оказалась высокой, но все ж таки не двухэтажной, я принял издалека и в потемках высокий фундамент за первый этаж. Как же называется подвал, в котором живет домашний скот?… Кажется… Нет, не помню.

Старик поднялся по ступенькам, идущим вдоль стены на крыльцо, высокое, хоть на санках катайся. Сенатор, Ана и я, почему-то последний, потянулись следом. Наш провожатый вошел в дверь, а вот мои спутники замешкались и даже несколько шарахнулись, чуть не столкнув меня вниз.

— Что случилось? — прошипел я, благо старик не слышит: шуршит чем-то внутри.

— Крест, — таинственно прошептала Ана, выглядевшая бледно и напугано. Последние полчаса.

Я глянул за Гратонову спину. Действительно. На двери не без мастерства был вырезан крест. Точь-в-точь такой, какой нормальные люди ставят на куполах церквей.

— Ну и что? — снова изобразил я заговорщицкое шипение.

— Кресты на дверях бывают только в церкви, — запутала ситуацию еще больше принцесса.

— «В храмах не живут, в жилище — не служат», — процитировал сенатор очевидно какой-то неизвестный мне источник. Просто звучало как цитата…

— Ясно, — не стал разбираться в непринципиальном вопросе я.

— Что вы стоите? — выглянул из дверей как сова из дупла старик. — Проходите.

Мы начали вытирать обувь… Нет, если бы мы были по прежнему в сапогах, то процесс продолжался бы долго, но нашу болотную обувь, испачканную тиной, грязью и чем-то слизким и явно имеющем отношение к лягушкам, мы сбросили еще на берегу трясины. Так что толпились на коврике мы недолго. Затем Гратон попытался войти в дверь и застрял… В общем, после короткой толкотни мы проникли внутрь. Прошли по темным сеням, затем мимо первого помещения с печкой, у которой крутилась женщина неизвестного возраста (то ли жена старика, то ли дочка, внучка, невестка… да кто ее там разберет! Сгорбилась, замоталась в платок, один нос торчит) и вот наконец мы в горнице. В центре — стол, на столе — тарелки с едой, а все остальное уже неинтересно. Наша компания расселась на лавке. Дед-хозяин скрылся на кухню, от тарелок пахло… Слюни текли как вода из пожарного шланга. Я мельком глянул на иконы… Слюна кончилась как выключенная. Икон не было. Совсем.

В моей голове мгновенно сложилось два и два. Отсутствие икон, крест в неположенном месте, одинаковая одежда у аборигенов, застывшие лица… Похоже, секта.

Не то, чтобы я недолюбливал сектантов, просто побаивался их, как всяких ненормальных: народ это своеобразный, со своими представлениями о том, что хорошо, а что плохо. И не факт, что твое мнение по этому поводу совпадет с их… Сделаешь что-то неверно: не так сядешь, не туда посмотришь, не в ту сторону повернешься и готово: ты уже грешник, подлежащий немедленному искоренению. Предупредить Ану с Гратоном? Не надо. Они поняли все гораздо раньше, чем ты, болван неопытный. Вон сидят с окаменевшими лицами.

— Что же вы не кушаете? — вполне доброжелательно поинтересовался старик.

… Аппетита нет. Вот так отужинаешь в незнакомом домике, а потом проснешься в придорожной канаве. А голова, что характерно — в канаве через дорогу…

— Не хотелось бы показаться невежливыми, но нам интересно узнать, кому мы должны быть благодарны за предоставленные пищу и ночлег? — попытался я оттянуть момент знакомства с содержимым тарелок.