Я подскакал ближе и встал рядом Орловой. Так… На солдатах – мундиры ополченцев: длинные серые сюртуки и такие же шаровары, заправленные в сапоги. Длинные бороды, на головах папахи с крестом и гербом.

– Что тут происходит? – рявкнул я. – Как смеете заступать дорогу благородной даме?

– Охолони, благородие! – сказал один из ополченцев, обладатель рыжей бороды, и прицелился в меня. – Не то пальну – и конец тебе! Ружье у меня заряжено.

В доказательство он взвел курок. Тот щелкнул, встав на боевой взвод. Плохо дело. Ополченец не егерь, но с пары шагов не промахнется. Я оглянулся. Позади на дороге выросли еще трое солдат – и тоже с ружьями. Дула и штыки смотрели на нас. Попали! Наверняка дезертиры. Приходилось читать о них в своем времени. Не все крестьяне рвались воевать с французами – их-то отдавали в армию силой. Многие бежали и сбивались в разбойничьи шайки. Вот на одну из них, судя по всему, мы и нарвались. На наш поезд они побоялись бы напасть – экипажей много, как и людей. Запросто можно словить нехилый отпор. А тут беззащитная дамочка на лошади и какой-то подпоручик со шпажонкой…

– Перед вами графиня Орлова-Чесменская, – решил я попробовать запугать. – Фрейлина ее императорского величества государыни Елизаветы Алексеевны. Ежели причините ей вред, повисните на суку, – я указал на дуб, росший у дороги.

– Вон оно как! – деланно испугался рыжебородый, похоже, что главарь шайки, и ухмыльнулся, показав гнилые зубы. – Хорошо, что упредил, ваше благородие. Будем знать.

«Блин! – понял я. – Только что я подписал нам приговор. Живыми не отпустят». Я глянул на графиню. Она похоже, тоже сообразила. Лицо бледное, закушенная губа.

– Что вам нужно? – спросил я, подпустив в голос страха.

– Все, что на вас есть, – вновь ухмыльнулся рыжебородый. – Деньги, золотишко, одежа. Ты, благородие, только за шпажонку не хватайся. Вытащить не успеешь, как пристрелим. А вот отдадите добро – не тронем.

Так я и поверил.

– Ладно, грабьте! – Я достал из кармашка золотые часы и раскачал их на цепочке. – Годятся?

– Чичас!

Рыжебородый закинул ружье за спину и протянул руки.

– Кидай!

Осторожный, близко не подошел. Но нам и не надо. Я бросил часы. Он поймал их и стал разглядывать. Стоявшие по сторонам ополченцы сначала скосили взгляды, а затем подошли ближе, опустив ружья. Ага! Такая добыча!

– А теперь кошелек, – сказал я и полез в сумку. Рыжебородый поднял на меня взгляд и успокоился: сумка маленькая, оружия в ней быть не может. Это вы так считаете… Я нащупал рукоять карманного пистолета и взвел курок. Негромкий щелчок. Рыжебородый его не услышал. Он как раз открыл крышку часов и наслаждался боем. Пора!

Бах! Стоявший справа от меня ополченец выронил ружье и сунулся лицом в пыль. Рыжебородый выронил часы и заскреб пальцами ружейный ремень. Не успеешь… Карманник бросить, попону – вперед, «шкатулку» – в руку, большой палец взводит курок… Ополченец слева от главаря вскинул ружье к плечу, но ствол пляшет – руки трясутся. Ты ведь не воевал, орясина, стрелять не умеешь. Вон, даже курок не взвел.

Бах!

Орясина, выронив ружье, схватился за живот. Хватайся не хватайся, а свинец не переваришь. «Шкатулку» на землю, вторую – в руки… Главарь наконец вытащил из-за спины ружье, но поздно, поздно…

Бах!