– Но ведь такова жизнь, верно? Вам с раннего возраста пришлось взяться за меч. И вам приходится убивать, чтобы самому выжить, – она всхлипнула за его спиной. – Я понимаю вас. Я знаю, что вы сейчас чувствуете. Должно быть, вам так тяжело!
Дрожащий голос Хэ Су словно омывал принца тёплой водой, утешая, успокаивая и врачуя мелодичными звуками, которые ложились на раны чистыми повязками и обволакивали истерзанную душу нежным запахом лотоса. Она говорила, как будто читала его, все его чаяния, написанные на полотне души слезами и кровью.
И Ван Со вдруг ощутил себя не зверем, что способен только огрызаться и убивать в ответ на удары и обиды судьбы, а человеком, которому непостижимым образом становится легче от того, что кто-то понял его и не стал осуждать, а просто – пожалел.
Силы вдруг оставили его, и он упал на колени у разрушенной им башенки, цепляясь за камни раненой рукой. Осталось только изгнать из себя со слезами то, что его терзало. Но это уже было другое. Своими словами, своим добрым участием Хэ Су словно очистила его от скверны, сбросила с души тяжесть, отчего из глаз Ван Со теперь струились слёзы человека, которого вдруг согрели сочувствием вместо того, чтобы оттолкнуть с ненавистью, в которой тот захлёбывался.
Су, я никогда не благодарил тебя за ту ночь. А ведь ты уберегла меня. Я не знаю и не хочу думать, от чего. Просто – уберегла.
У меня никогда не было ничего своего. Своего – ничего! Ни дома, ни семьи, ни каких-то значимых вещей… Однако я свято верил, что раз живёт на свете женщина, которая меня родила, значит, у меня есть мать. И она – моя. Пусть не будет ничего, мне ничего и не нужно, лишь бы была она – матушка. Я так часто повторял это слово, что оно звучало для меня, как имя Небес.
Но оказалось, что я проклят Небесами. Хуже того – я проклят своей матерью.
Разве это справедливо, Су, ответь мне? Ответь, мне, умоляю…
В ту ночь я смотрел в её прекрасное каменное лицо, а сирота внутри меня давился слезами и жалобным криком: «Мама! Мама, ну посмотри же на меня! Посмотри! Это же я, твой сын! За что ты так со мной? Ведь ты сама искалечила меня, так почему не прижмёшь к себе, не утешишь, не примешь меня такого? Ты же знаешь, что ближе тебя, роднее тебя у меня никого нет! У меня вообще никого и ничего нет…»
Это была моя последняя попытка вернуть мать. Я думал так и поклялся себе, что больше никогда не позволю ей издеваться надо мной и видеть мои слёзы. А ещё я поклялся, что ей придётся смотреть на меня. И я стану единственным, кто будет рядом с ней, когда Небеса распахнутся для неё. Больше никого – только я!
В ту ночь ты спасла меня, Су, мой свет, моё единственное утешение. Ты вернула меня себе самому.
И когда я, очистившись слезами, поднялся с колен, я твёрдо знал одну вещь – матери у меня нет и никогда не было…
***
Далеко внизу, в долине, грелся под неожиданно тёплым зимним солнцем Сонгак. А прямо под скалой, на которой замер в размышлениях четвёртый принц, раскинулся дворцовый комплекс. Отсюда, с вышины, люди виделись принцу маленькими ничтожными букашками, суетливо снующими в своих пустых бесконечных делах.
Глядя на мир, простиравшийся у его ног, Ван Со думал об утренней встрече королевской семьи в приёмном зале правителя Тхэджо. Он не жалел о том, что ему пришлось признаться в уничтожении укрытия наёмников. Он не собирался выдавать мятежную королеву Ю или своего старшего брата Ван Ё. Но его терзала мысль о том, что он снова остался один, ведь все отвернулись от него, узнав, что он в одиночку расправился с бандой натренированных безъязыких убийц. Это что, преступление или грех? Почему ни у кого не нашлось даже слова в ответ на его признание – лишь потрясённые взгляды и тяжёлое молчание?
Хорошо, что всё обошлось, но Ван Со покинул тронный зал и вернулся сюда, в своё убежище на скале, в полном одиночестве. Никто не подошёл к нему, никто не захотел говорить с ним.
Сколько всё это будет продолжаться? И что ему нужно сделать, чтобы его наконец приняли в Сонгаке? Приняли в… семью?
Его тягостные размышления прервало чьё-то жалобное кряхтение и последовавшие за этим возмущённые слова:
– Нет, ну почему он выбрал это место, а? Он так издевается над людьми? Боже! И без того меня достал, а тут ещё и это… Как же он мне надоел!
Знакомый мелодичный голос заставил принца вздрогнуть, но он не пошевелился.