Будьте здоровы, веселы, счастливы, спите спокойно, и да хранит Вас Бог.
Ваш
А. П. Чехов — О. Л. Книппер
Я понимаю Ваше настроение, милая актрисуля, очень понимаю, но все же на Вашем месте я бы не волновался так отчаянно. И роль Анны [119] и сама пьеса не стоят того, чтобы из-за них портили столько крови и нервов. Пьеса давняя, она уже устарела, много в ней всяких недочетов; если больше половины исполнителей все никак не попадали в настоящий тон, то, естественно, виновата пьеса. Это раз. Во-вторых, раз навсегда надо оставить попечения об успехах и неуспехах. Пусть это Вас не касается. Ваше дело работать исподволь, изо дня в день, втихомолочку, быть готовой к ошибкам, которые неизбежны, к неудачам, одним словом, гнуть свою актрисичью линию, а вызовы пусть считают другие. Писать или играть и сознавать в это время, что делаешь не то, что нужно, — это так обыкновенно, а для начинающих — так полезно!
В-третьих, директор телеграфировал, что второе представление прошло великолепно, все играли чудесно и что он удовлетворен вполне [120].
Маша пишет, что в Москве нехорошо, что в Москву не следует ехать, а мне так хочется уехать из Ялты, где мне уже наскучило мое одиночество. Я Иоганнес без жены, не ученый Иоганнес и не добродетельный.
Поклонитесь Николаю Николаевичу, о котором Вы говорите в своем письме.
Будьте здоровы! Напишите, что Вы уже успокоились и все идет прекрасно. Жму руку.
Ваш
А. П. Чехов — О. Л. Книппер
Милая актриса, Вишневский писал мне, что за то, чтобы увидеть меня теперь, Вы дали бы только три копейки [121], — так Вы сказали ему. Благодарю Вас, Вы очень щедры. Но пройдет немного времени, еще месяц-другой, и Вы не дадите уже и двух копеек!
Как меняются люди!
А я между тем за то, чтобы увидеть Вас, дал бы 75 рублей.
Но представьте, нельзя писать: бьют в набат, у нас в Аутке пожар. Сильный ветер.
Будьте здоровы! Бегу на пожар.
Ваш
О. Л. Книппер — А. П. Чехову