Гаврилов погасил сигарету, поерзал в кресле и решительно заявил, глядя на Лену в упор:

– Нет. Аня не могла быть причастна к убийству. Она не такой человек, понимаете?

– А каким должен быть человек, причастный к убийству, Антон Максимович? Я вот всякий раз удивляюсь, когда сталкиваюсь – почти про любого убийцу можно сказать «а ведь такой хороший с виду человек, тихий, спокойный, мухи не обидит». Теория Ломброзо не всегда работает, к сожалению, – сказала Лена, постукивая кончиком ручки по обложке ежедневника, в котором не сделала еще ни единой записи за сегодняшний день.

– Нет, вы не понимаете… Аня… она же сирота, у нее с двенадцати лет ни отца, ни матери. Она в детдоме воспитывалась. Только представьте – каково это, из нормальной семьи, устроенного быта и благополучной жизни оказаться вдруг среди тех, кто отродясь своих родителей не видел? – По лицу Гаврилова пробежала тень, и Лене показалось, что он говорит искренне и сопереживает трудному детству Анны тоже не напоказ, а изнутри, из сердца. – Она там буквально выживала – можете ведь представить, как подростки жестоки и как накидываются всей стаей на того, кто уязвимее? А Аня была уязвима – из любимой дочери превратиться в никому не нужную сироту. Удивительно, как при таком раскладе она не озлобилась, не нахваталась всякого. У нее ведь даже привычек вредных нет, можете себе такое представить? Не курит, спиртное не больше бокала, занимается спортом.

– Каким?

– Ножевым боем, – тут же ответил Гаврилов. – Да, не очень женский спорт, согласен, но почему бы и нет?

– Она вам сама об этом рассказала?

– Я даже был с ней на тренировке пару раз.

– Скажите, Антон Максимович, ведь у вас более близкие отношения с Анной, нежели могли бы быть между руководителем и наемным работником? – спросила Лена, настроившись услышать бурное опровержение своих подозрений, однако Гаврилов отпираться не стал:

– Да, вы правы. Но что это меняет? Я не женат, Аня тоже свободна. Мы друг другу нравимся, почему не провести вместе какое-то время, если обоих все устраивает? Она знает, что замуж я ее не позову – и не потому, что меня ее происхождение не устраивает, а потому, что вообще не собираюсь жениться. Я ей так об этом и сказал сразу.

– А она?

– А она рассмеялась и сказала, что замужество – это последнее, о чем она думает.

«Ну, сказать-то она могла что угодно, даже то, что ты особенно хотел бы услышать, чтобы с крючка не сорвался, – подумала Крошина, делая пометку в ежедневнике. – Если я что-то в этом понимаю, то практически любая девушка стремится создать семью – особенно та, что была ее лишена».

– А в поведении Анны в последнее время ничего не изменилось?

– Нет, – твердо сказал Гаврилов – как показалось Лене, слегка поспешно. – Аня ведет себя как обычно, – лицо его при этом сделалось вдруг замкнутым, и Лена поняла, что продолжать разговор не имеет смысла.

Она попрощалась и вышла из кабинета, подумав, что нужно прислать сюда Паровозникова – пусть разговорит пожилую секретаршу, которая ей, Лене, наверняка ничего не скажет – такие основательные дамы охотнее общаются с мужчинами, не считая женщин профессионалами.

«Очень интересный персонаж, – думала Лена о Гаврилове, сидя в трамвае. – Такое впечатление, что он влюблен в эту Анну, потому что не будет работодатель с такой теплотой и участием рассказывать историю жизни девушки, которая ему кофе варит, даже если иногда с ней спит. Он ее даже знать-то не будет, если ему все равно и интересует только вкус и температура приносимого напитка. А Гаврилов, похоже, знает о Веткиной куда больше».

Она не могла до конца понять, какое впечатление оставил у нее разговор с Гавриловым. Вроде бы человек ничего не скрыл, ответил на все заданные вопросы, рассказал даже чуть больше… но у Лены осталось ощущение недосказанности, какой-то легкой недоговоренности, словно бы Гаврилов за потоком слов и фраз умудрился спрятать что-то важное.

Смущало еще и то, что Анна Веткина не скрывала своих занятий ножевым боем. Это вроде как даже делало подозрения в ее адрес не такими убедительными – зачем ей давать такой козырь в руки следствия? Можно было промолчать, пусть бы следователь копалась и искала ниточки сама. Наивной дурочкой Веткина не выглядела, глупой – тоже. Вариант с тем, что кто-то подсказал ей такую линию поведения, Лена отмела после разговора с Гавриловым – похоже, что авторитетов у Анны никаких не существовало, и свою точку зрения она отстаивала.

В сумке завибрировал телефон, и Лена вспомнила, что убрала звук и забыла об этом. Как назло, мобильник оказался на самом дне, под ежедневником, упаковкой салфеток, косметичкой, кошельком и еще целой горой всякого дамского добра, что практически любая женщина таскает в сумке.