Я Ленку, грязную и растрёпанную, домой довёл, а там как раз и её мама вернулась. Ой, что было! Ленка в крови вся, побитая, поцарапанная, платье на ней порвано.

Меня чуть не убили.

Хорошо, Ленка несколько в себя к тому времени пришла, заступилась. Это, говорит, не он вовсе, он меня защищал, а напали хулиганы. Удивительно, но милицию Ленкина мама не вызвала. Похоже, милиции она не доверяла и считала, что без неё справится лучше.

Ленкины травмы, к счастью, оказались вовсе несерьёзными. Даже самая страшная, на руке, всего лишь очень глубокой царапиной была, хоть и шрам от неё потом останется наверняка — будь здоров! Во всё предплечье! Я бы не парился ничуть от такого, но она-то — девчонка! Ей, наверное, неприятно будет.

Потом ещё решали, что со мной делать. Ленка уйти прямо сейчас в 1940-й год не может. Она же раненая, как она потом объяснит маме, отчего её царапины так быстро зажили? Ей тут, в 2013-м, лечиться придётся. Ну, и я с ней застрял. У Ленки жить я не могу (она ведь девочка). Нас Женька Киселёв выручил (да-да, тот самый предатель).

Ленка позвонила ему по мобильнику и договорилась, что я поживу у Киселёва с недельку. «Неделька» та растянулась на три, но это не столь важно.

Киселёв жил с бабушкой. Он ей наврал, что я его друг, приехал из Санкт-Петербурга, и это он меня пригласил в гости. Кажется, бабушка ему не поверила, но она была старой учительницей и решила не лезть со своими советами. Меня же никто явно силой не привёл, я сам, добровольно. И к маме не рвусь. Вот она и решила, что мальчишки сами разберутся и расскажут ей потом всё.

А вот родителей у Киселёва не было, он только с бабушкой жил. Папы своего он вовсе не знал (тот слинял куда-то ещё до его рождения), а мама его глупо и совершенно нелепо погибла в автобусе по дороге на работу полгода назад. Какой-то придурок (Женька почему-то всегда называл его вкусным словом «чебурек») на гружёном кирпичами «КАМАЗе» вылетел на встречную полосу и врезался в пассажирский автобус. Его мама погибла на месте, её даже хоронили в закрытом гробу, так как собирали по кускам по дороге.

И Женька остался без мамы. А папы и не было. Осталась только бабушка, мамина мама.

Так Женька стал жить с бабушкой, уже без мамы. Жили они вдвоём в однокомнатной квартире, в старом доме (такие тут «хрущёвками» называют) в паре сотнях метров от нового Ленкиного высотного дома. И учился Женька в одной школе с Ленкой, только на класс младше её.

А ещё он помог мне, когда сообщил Ленке, где меня пидарасы ненормальные прячут.

Так что я ему и зуб выбитый простил, и руку сломанную. Хотя перед этим фингал знатный поставил. Да ладно, до свадьбы заживёт. И я поселился у Женьки, в его квартире.

Спал я на старой кровати его мамы, та всё равно пустовала теперь. Вторая половина мая, Женька всё ещё ходил в школу, а вот я прохлаждался (каникулы — класс!). Нет, я не только спал и в носу ковырял, конечно. Я помогал Женьке и бабе Дусе (Евдокии Никитичне) как мог. И кран на кухне починил (аккуратно, чтобы не сломать), и полку перевесил (электродрель — это жесть!!), и кровать Женькину наладил, а то у неё ножки шатались. И я кафель в ванной положил.

Кафель новый ещё его мама покойная купила и хотела положить. Сама она не умела и собирала деньги, чтобы нанять мастера. Собрать деньги не успела, погибла. А без неё денег стало совсем мало и о мастере вовсе забыть пришлось. Женька от отчаяния сам, как мог, пытался тот кафель положить, но… Неудачно, мягко говоря.

Ага. Примерно так он кафель и положил в ванной. Я пол дня сдирал то, что он успел-таки «сделать». А потом ещё два дня делал правильно. Вроде, получилось.

Ещё я в магазин ходил за продуктами. Во-первых, бабе Дусе тяжело, ей уже семьдесят два и ноги больные, а во-вторых… Во-вторых, у них денег нет.

Ленка мне по секрету рассказала (чтобы баба Дуся не слышала), что это её она несколько раз видела, копавшуюся в помойном контейнере. То есть, с деньгами совсем труба, раз даже еду себе (себе, не Женьке!) она искала на помойке. И я ходил в магазин сам, постоянно «забывая» на кассе чеки, а бабе Дусе врал каждый раз про акции, скидки, распродажи, ошибку продавщицы (дал сто рублей, а мне на сдачу — четыреста с мелочью!). На самом деле, деньги мне Ленка давала, у неё много было. Ей Мюллер тысяч двести подарил, когда мы прощались с ним.

Собственно, из-за этих несчастных денег Женька и оказался в том положении, откуда я его отбил у банды Гейдара. Они, оказывается, у младших деньги отнимали, всю школу данью обложили, им каждый ученик по двадцать рублей в день приносить должен был. И приносили. Все приносили. А Киселёв не принёс. У него просто не было двадцать рублей в день, он не принёс. И его «поставили на счётчик». Он ещё и с процентами «долг» отдавать был должен, а у него и просто на двадцать рублей в день денег не было.

Вот. И тут я такой, весь в белом. Дон Кихот приехал. Из психушки.

Конечно, мне наваляли. Хорошо хоть, не сильно, одним зубом отделался. Только вот эти козлы не знали, что вслед за мной за ними придёт Гестапо. На полном серьёзе, настоящее Гестапо. И оно пришло, в лице Мюллера.