Добрались до дворца Меншикова мы скоро. Встречал меня сам хозяин вместе с дочерью и сыном, щуплым 13-летним пареньком. Кроме них, на набережную высыпала большая толпа придворных.

Когда вступил на набережную ухнули салютом пушки, народ заорад «Виват!» и я важно пошел вперед по ковровой дорожке во дворец.

Остерман на правах моего гофмейстера показал новые покои. Потом был пир. В большом зале за П-образным столом сидели придворные. Рядом со мной Меншиков, герцог Голштинский и прочие официальные лица. Я старался не ерзать, благосклонно принимать здравицы в мою честь и в честь других присутствующих. Про себя думал, что быть монархом достаточно скучно и утомительно. Одно из главных условий успешного царствования — публичность монарха. Народ или хотя бы достаточно широкий круг придворных должен регулярно меня лицезреть. Совсем не обязательно при этом общаться — подданным достаточно видеть мое лицо. Надо будет сделать заказ придворным художникам на мои изображения для развешивания в присутствиях. Только выбрать вариант, где я выгляжу взрослее и солиднее. Вот кстати второе условие моего нынешнего выживания — не делать необдуманных поступков. Любое мое слово может привести к бедам. Даже гримасы мои придворные читают с жадным любопытством. Поэтому выдержка и терпение! Живое общение проявлять только в приватной обстановке, где неудачное сказанное можно поправить. Но и в личном общении поменьше вещать самому, а давать человеку выговориться. Если беседу правильно построить по всем канонам дипломатии — собеседник станет твоим преданным сторонником. А сторонники мне нужны сейчас в первую очередь.

Кстати, размещение гостей за столом соответствовало властной и придворной иерархии. Ближе всего, кроме герцога и светлейшего сидели с одной стороны цесаревны Анна и Елизавета Петровны и сестра Наталья. Рядом с Натальей присел сын Меншикова, ой не с проста! Тут же разместились царевны Екатерина и Прасковья Ивановны (эта с супругом Мамоновым — командиром Петропавловской крепости), а также первая статс-дама пожилая Анастасия Голицына. С другой стороны — члены Верховного Тайного Совета — Головкин, Апраксин, Голицын, Остерман. Чуть дальше фельдмаршал Сапега с сыном, сенаторы Юсупов, и Черкасский. Напротив них, после Меншикова-младшего — члены Синода: митрополит Новгородский Феофан, архиепископ Ростовский Георгий, тверской архиепископ Феофилакт. Далее по обеим сторонам из военных чинов адмирал Гордон, генерал-аншеф Миних, генерал-фельдцейхмейстер Гинтер, вице-адмиралы Сиверс, Головин, Сенявин, Вильстер, Сандерс. Командиры гвардейцев — Салтыков, Матюшкин, Измайлов, Шаховской, Шепелев. Дальше еще много знатного народа, в том числе мои камергеры и камер-юнкеры, послы иностранных держав и прочие и прочие!

Вся эта орава теперь подчинялась мне, но стоит ее сдвинуть — обнаружится, что она не монолитна, разбита на разные враждующие группировки и не все из них воспринимают меня серьезно. Придется мне с каждым проводить индивидуальную работу. Вот, например, не вижу здесь командира преображенцев Бутурлина или руководителя закрытой недавно Тайной канцелярии Ушакова или президента Коммерц-коллегии Нарышкина. Похоже, Меншиков устраняет от властного олимпа своих и моих противников. Осталось только отправить домой Анну Петровну с Карл-Фридрихом и можно браться за самого Светлейшего князя, а до сегодняшнего дня он защищал мои интересы.

Впрочем, всю эту толпу, которая ко мне поближе надо будет разбавить новыми выдвиженцами, а лучше заменить постепенно. Проблема только в том, что вся верхушка сформирована по принципу родовитости и ротация кадров идет из их родственников чуть помоложе, но ничуть не лучше профессионально. Единственное новшество, которое сделал мой дед — массовый прием на службу иностранцев. Но мне нужно сделать следующий шаг — продвигать мелкопоместных дворян в руководстве армии и страны. Опять же не сразу.

Через некоторое время я покинул собрание и добрался до своей комнаты. Сел за стол и неудобным пером написал небольшое письмо. Запечатал и попросил Лопухина передать его Остерману. В письме написал предупреждение бискупу любекскому о том, что в ближайшие десять дней ему нельзя сходить на берег, если он не хочет заразиться оспой. В записке для Остермана, приложенной к письму, просил его переписать моё письмо, исправив грамматические ошибки и передать его адресату. Через некоторое время мой воспитатель и вице-канцлер по совместительству появился сам.

— Как ты себя чувствуешь, Петр Алексеевич?

— Благодарю, Андрей Иванович, хорошо.

— Вы уверены насчет того что написано бискупу?

— Нет. Не уверен. Но если случиться так, а я ничего не сделал чтобы предотвратить это — на мне будет грех.

— Но откуда такие сведения, Государь?

— Предчувствие у меня такое, Андрей Иванович.

— Ты стал верить предчувствиям, Петр Алексеевич?

— Иногда. Только не говорите никому, а то засмеют.

— Никто не посмеет, Ваше императорское величество, и все же…

— Отлично. Я рад, что ты мне поможешь, барон.

После ухода Остермана пожаловал сам Светлейший князь, хозяин этого дома и всей России на данный момент. Выглядел он довольным и еще радостно поздравил меня с воцарением на престол. Я как можно радушнее поздравил его тоже и предложил присвоить ему титул генералиссимуса. Мне на жалко, так как и без меня бы решили то же самое. Но Меншиков впечатлился, даже осекся. Взволнованно поклонился

— Благодарю тебя, Государь!

— Не о чем, Александр Данилович! Если бы не ты, то императрицей сейчас бы была Анна Петровна!