— Ты что? Собралась со мной ехать?
— Уже еду, — и проводит пальчиком вдоль кармана куртки. — Если не успеем за час, будет тебе кого целовать.
— Но как же твои? Посол, отец?
— Это мое дело. Не теряй времени — режь карманы и поехали.
И мы поехали. Треск старенького мотора "ИЖ"а понесся над ночным городом.
Глава 2. Рафела
— Мы рады приглашению на ваш праздник и поздравляем всех студентов университета…
Посол будет говорить еще долго. А потом выспрашивать организаторов подробности и смысл фольклорных танцев. Эти подробности Теодран знал получше самих людей. Именно он учил нас с Багиром танцевать. И сейчас интересуется, видят ли студенты с кафедры "по изучению нас" хоть что-то за пределами избранной специальности.
От монотонных голосов и неподвижности принимаюсь копаться в воспоминаниях позавчерашнего вечера. Таким встрепанным, как тогда, я папу давно не видела. Он был даже не рассержен, а, как говорят люди, "стукнут пыльным мешком из-за угла".
— Рафа, что ты творишь?
— А в чем дело, па?
— На кой хвост ты явилась к Теодрану с просьбой взять тебя на бал? Ты знаешь, это против правил.
— Так ведь правила он сам вместе с советом клана и устанавливает. По-моему, логично, разве нет?
— Но есть же рамки…
— И эти рамки мне поставили еще до рождения. Я не хочу всю жизнь быть запертой на этом острове и за забором посольской территории.
— Нечестный прием, Рафа. Мы точно в таком же положении, как и ты. Надежды на развитие отношений все меньше, но когда ты родилась, эта надежда у меня еще была и я тебе такой судьбы не планировал.
— Знаю. Как знаю и то, что все ваши действия за полтора десятка лет ни к чему не привели. Я хочу попробовать нечто иное. Об этом и сказала Теодрану.
— "Нечто иное" — эвфемизм такой. Ты хочешь познакомиться с человеческими мальчиками.
— Да! И хочу знакомиться с ними именно сейчас, пока все мои ошибки вы можете списать на молодость и глупость. Что бы я ни делала, в отличие от тебя или Теодрана, люди посмотрят на это сквозь пальцы. Студенческий бал — отличный вариант, и ты, если подумаешь, со мной согласишься.
Отец молчал, тяжело глядя на меня. Я продолжала: