— Питер тоже все время об этом спрашивает, — проворчала Реджис.

— Не думаешь?

— Мы все об этом думаем, — сказала Агнес, зная, что сестра относится к делу иначе: все они были в Ирландии, но одна она была рядом с отцом, видела драку, может быть, чувствовала на своей щеке жаркое дыхание Грега Уайта.

— Я не думаю, — упрямо повторила Реджис. — Почти ничего не помню. Все произошло очень быстро.

— Во сне видишь, — настаивала Агнес. — Вскакиваешь и кричишь…

Реджис быстро затрясла головой и махнула рукой, чтобы сестра замолчала. Невозможно говорить об этом. Во время следствия она пережила тяжелую травму, лечилась в больнице Святого Финана от шока. А когда оправилась настолько, чтобы дать показания, отец признал себя виновным, и ее в суд не вызвали.

— …и кричишь: «Помоги, помоги, помоги»… — продолжала Сес. — Иногда что-то еще говоришь, да я не разберу.

Реджис молчала.

Агнес знала: во сне она видит отца в тюрьме, зарешеченное окно, за которым не видно неба. То, о чем Реджис не в силах думать днем, преследует ее во сне. Иногда Агнес чувствует такую близость с сестрой, что верит, будто их сны сливаются, они идут одной дорогой, чтобы побыть во сне с отцом, раз это невозможно в реальной жизни.

— Какой он будет, когда приедет? — спросила Сес.

— Не знаю, — ответила Реджис. — Даже не знаю, заговорит ли со мной.

— Ох, Боже, — вздохнула Агнес. Она тоже виновата. Могла не выпускать Реджис из дома. Глядя в тот день, как сестра натягивает дождевик, жестом приказывая ничего не говорить матери, Агнес чувствовала ледяные мурашки на коже. У нее было предчувствие — не собственно смерти, а чего-то ужасного. Иногда являются видения, вспыхивает прозрение, намек на картину… В тот день она схватила Реджис за руку, попросив: «Не ходи. Папа через минуту вернется». Сестра вырвала руку: «Я должна идти». Слово «должна» прозвучало столь же решительно и напряженно, как стремление Агнес ее удержать. Поэтому она отпустила сестру, после чего их семья развалилась, и Реджис по-прежнему все это прячет в душе.

— Агнес, — сказала она теперь, — мы все должны прояснить до папиного приезда. Не вини себя за мой поступок.

— Но ведь я знала, — возразила Агнес.

— Она знала, что будет, — пояснила Сес. — У нее такой дар.

Агнес хотелось бы не обладать таким даром, но Сес права. Она — иногда, не всегда, — что-то видит и чувствует, нельзя отрицать. Однажды ей приснилось, что мать завтра пойдет собирать для них чернику — и точно. В другом сне Реджис среди ночи споткнулась по пути в ванную, свалив с полки снимок в рамке — и точно. Стекло разбилось, она упала на осколки. Агнес взглянула на белый шрам в виде полумесяца, гладкий, блестящий, прямо под левой коленной чашечкой Реджис. Порой ее посещает пугающее предвидение.

— Давайте говорить реально, оставим фантастику, — сказала Реджис. — Надо с этим покончить, чтобы не расстраивать папу.

— Согласна, — кивнула Агнес.

— Какой он? — задумчиво спросила Сес. — Иногда его трудно вспомнить. Он будет рад нас видеть? Они с мамой опять будут счастливы? Можешь сказать, Агнес?

— Нет, — ответила Агнес, крепко держа себя в руках, желая, чтобы отец не представал перед ней всегда в одном и том же виде, старающимся разглядеть сквозь решетку клочок серебристо-голубого неба, со сжавшимися в узел мышцами, мечущимся, как лев в зоопарке, с обливающимся кровью сердцем оттого, что семья забыла его.