— Ты коварный искуситель, брат.
Привлекательное лицо капитана омрачилось. Его глаза были синими, как летнее небо Колхиды, а лицо — не изуродованное шрамами, как у многих собратьев, — до сих пор хранило черты того человека, которым он мог бы стать.
— Корабль странствует уже давно, — сказал капитан. — Я сделал свой выбор, а Первый капеллан сделал свой.
— Но…
— Довольно, Торгал. Старые раны тоже могут причинять боль. Нет ли известий о возвращении примарха?
Торгал пристально вгляделся в лицо Аргел Тала, словно отыскивая в его глазах какие-то тайны.
— Нет, я ничего об этом не знаю. А почему ты спрашиваешь?
— Ты и сам знаешь. Ты не слышал, о чем говорят на своих собраниях капелланы?
Торгал покачал головой.
— Они связаны обетами молчания, которые не могут нарушить несколько невинных вопросов. А ты не разговаривал с Ксафеном?
— Не один раз, но и он рассказывает немного. Эреб пользуется вниманием примарха, и он доносит слова Аврелиана до воинов-жрецов. Ксафен обещал, что нас скоро просветят. Уединение примарха продлится недели, а не месяцы.
— Ты в это веришь? — спросил Торгал.
Аргел Тал коротко и мрачно рассмеялся:
— Решить, во что верить, — это для нас самое трудное.
Следующий заслуживающий внимания гость пришел к Кирене, когда она спала. Звук открывающейся двери поднял ее из глубины сновидений, но не разбудил окончательно.
— Уходи, Кейл. Я не голодна.
Она перевернулась и накрыла голову тонкой подушкой. Похоже, что по-монашески скромный образ жизни воинов легиона распространялся и на слуг тоже.
— Кейл? — переспросил глубокий звучный голос.
Кирена сбросила подушку. Под языком собралась отдающая медью слюна, и сердце забилось быстрее.
— Привет, — откликнулась она.