Информация о событиях первомайской ночи продолжала поступать из самых различных источников и в таком количестве, что государственные головы едва успевали её осваивать. Она носила то положительный, то резко отрицательный характер.
Те женщины, что мечтали и уж не надеялись иметь детей по причине состояния организма, узнав о том, что не просто беременны, а ожидают двойню, упивались восторгом от сознания наступления новой жизни, побежали в магазины рассматривать детские коляски для двоих малышей, выискивать, а некоторые и сразу покупать, особо красивые пелёнки, памперсы, ползунки, распашонки, погремушки и взахлёб рассказывали соседям и друзьям на работе о том, как счастливо проходило для них первомайское приключение, но часто, не все, конечно, отказывались давать интервью корреспондентам любых средств массовой информации, боясь сглазить.
Другие же, привыкшие к бренности своего существования с одним или двумя любимыми детьми, успевшие приустать от забот в борьбе за их воспитание, устройство в детские учреждения, обеспечение всем необходимым, проталкивание в лучшие высшие учебные заведения или спасение от наркотиков, приготовившиеся, наконец, встретить спокойную старость в окружении беспокойных внуков, эти другие совсем не мечтали о появлении у них новых хорошо знакомых забот и узнав, что это всё-таки может случиться, стали объединяться группами и писать протесты, выступать с требованиями, во-первых, разрешить прерывать беременность и, во-вторых, найти и примерно наказать виновных в создавшемся положении.
Но была и другая категория женщин, которая прямо-таки не знала, как им поступать. Положение их было более чем щекотливым и граничило с криминалом. Это группа, незначительная, разумеется, в сравнении с остальной массой женского пола, которая в первомайскую ночь находилась на рабочем месте, где либо было сразу несколько мужчин, которым волей-неволей пришлось оказать услугу каждому по очереди, ибо неудержимость желания охватила всех, так что иной раз приходилось бросать жребий, кому первому обнимать одну единственную красавицу. Либо женщин в дежурной бригаде было несколько, а мужчин всего раз-два и обчёлся. В этом случае в затруднении оказывались мужчины в меньшинстве не по причине физической неспособности, этого в майскую ночь ни у кого из мужеского пола не наблюдалось, а по причине моральной, так сказать, сложности.
Голод, как говорится, не тётка, потому, в конечном счёте, и первая и вторая половина этой группы женщин удовлетворение получили с той лишь разницей, что первая половина женщин теперь не знала, от кого именно у неё будут дети, а вторая половина знала не только от кого собирается рожать, но и то, что у отца будущих её детей, ожидаются дети и от других женщин, её же товарок, употребляя выходящий из употребления термин. Что кому лучше, сказать трудно.
Описанная необычная категория женщин тоже разделилась на тех, кто присоединился к акциям протеста и стала ставить подписи под различными петициями, и тех, кого новое положение будущих матерей двойняшек, а то и близнецов, вполне устраивало, и они бы написали свои благодарности за это, но не знали, кому их адресовать.
И ещё одна несколько необычная как женского, так и мужского пола, категория, прямо скажем, пострадавшая от этой ночи, названной ночью первомайских мальчиков, были подростки несовершеннолетнего возраста, внезапно повзрослевшие в эту ночь и исполнившие, может быть то, о чём и в мечтах ещё, может быть, не думали. Нет, конечно, современные нравы настолько стали облегчёнными в отношении секса, настолько много о нём стали открыто говорить и не менее открыто его показывать, что и без этой специфической, неизвестно откуда взявшейся ночи первомайских мальчиков, дети уже все всё знают, и не редкостью становится появление тринадцатилетних мам и не на много старше пап. Естественно, воспитание детей, родители которых сами являются ещё детьми, возлагалось на бабушек и дедушек. В эту первомайскую ночь будущих малолетних мам стало гораздо больше. Детей, которые в десять часов вечера уже спали, как им и положено, участь ночи непредсказуемой влюблённости обошла стороной. А тех, кто ещё бодрствовал?
Одна такая история уже была рассказана врачу Девочкину. За нею последовали десятки и даже сотни других. Эту категорию пострадавших в Думе выделили, и ею занималась специальная комиссия по работе с семьёй. Ей пришлось услышать весьма деликатные истории, когда от соблазна ночи не выдерживал кто-то из родителей и в качестве партнёра брал себе своего же ребёнка. Матери, находившиеся в постели без мужа, приглашали к себе сына поиграть и, вдруг заметив, что он вполне повзрослел, находили нужным научить любви ребёнка, дабы он не засматривался на неопытных девочек.
Известно ли вам, дорогой читатель, что всякий человек, совершающий то или иное преступное действие, всегда находит для себя оправдание, почему он это делает? Не сознаёт совершаемое лишь больное создание, а здоровый человек всегда объяснит, по крайней мере, себе самому, почему он вынужден грабить, убивать или насиловать. И его не волнует то, что другие с ним не согласны. Остановить его от выполнения того, в справедливости чего он убеждён, может лишь сознание неизбежности возмездия. Если возмездие пугает, преступление не будет совершено. Если же оно не перекрывает своей силой силу желания исполнить то, на что его двигает внутренний голос, то он выполнит намеченное.
Вот и мать, зовя к себе сына для преступного прелюбодеяния, прекрасно понимает, что этого делать нельзя, но она не может противостоять физиологическому зову тела, а потому придумывает себе оправдание, полагая, что урок любви, который она преподаст сыну, не принесёт никаких катастрофических последствий и даже поможет её ребёнку. Единственное, что надо его убедить никому об этом не рассказывать, объяснить ему, что любовь дело сугубо интимное, для двоих и не более. Кто же знал той майской счастливой ночью, что она вполне может обернуться и трагедией?
Та же проблема с теми же последствиями и такими же или подобными рассуждениями возникала у отцов, оказавшихся без своих жён, но с дочерьми под боком. Отцы тоже никак не предполагали, что игра с шестилетней девочкой, вообще не понимающей слово «любовь» иначе как любовь к маме, папе, бабушке, дедушке, яблокам, пирожным, игра с такой крохотулей во взрослую любовь может обернуться кесаревым сечением едва ли семилетней девочки и чрезвычайно проблематичным рождением ребёнка.
Впрочем, об инцидентах с детьми до десяти лет заявлялось крайне редко. Такая ребятня обычно ложилась спать около девяти вечера или одинокие родители их всё же не трогали, уходя к таким же одиноким соседям, а то и приглашая их к себе, что и позволяло разрешить проблему с удовлетворением неизвестно откуда возникшего влечения к соседской любви.
Надо заметить, что все эти явления имелись в жизни и раньше, и ночь первомайских мальчиков проявила их во всей своей красоте, увеличив, как в магическом микроскопе, во много раз. То, что было всегда скрытым, теперь вдруг обнажилось, стало очевидным и, благодаря возможности списать все недостатки человеческого организма на какие-то потусторонние или другие неизвестные силы, оказалось предметом всеобщего обсуждения. Люди перестали стыдиться несдержанности своих сокровенных желаний, которые до сих пор успешно прятали в тайниках души.
Заседание Государственной Думы проходило шумно. Председатель, или как теперь говорят на иностранный манер, спикер, выглядел совершенно измождённым. Многое он повидал за время своего восседания в этом кресле. Горячими споры бывали и прежде. Настолько они горячились эти дискуссии, что делегаты вцеплялись в волосы друг друга, били кулаками, плескали воду в лица, вскакивали с мест, крича и ругаясь нецензурными словами, демонстративно покидали зал. Разве что ни разу пока не шли на штурм президиума с целью совершения переворота, как это произошло однажды в Грузии и почти так же на Украине. Этого как раз председатель боялся больше всего. Ругайтесь себе, – думал он, – между собой там в зале, но не лезьте на власть. Понапридумывали всякие западные штучки. Это у них в парламентах демократичные споры до кулачных боёв доходят. Вот и у нас появились. А зачем вообще это слово «парламент» ввели? Никогда на Руси его не было. Совет, дума – это наше, родное. Были ещё народные сходы. Там решались многие важные для народа вопросы. Или опять же ввели слово «мэр». На кой чёрт? – в сердцах выругался про себя председатель. – Решили возвращаться к старому, ладно. Было слово «градоначальник». Понятное русское слово – начальник города. Были и городовые. Тоже понятно – занимающиеся наведением порядка в городе. Так нет же, пришло кому-то в голову ввести иностранные должности: мэр, префект, премьер.
Председатель отвлекался мыслями от событий в зале, позволяя голове хоть немного отдохнуть. Это происходило помимо его воли. Думая о чём-то другом, а не о том, что произносилось в это время через микрофон, часть мозга как бы расслаблялась, но другая часть автоматически продолжала регистрировать всё звучащее вокруг, чтобы успеть среагировать на выступающего и вежливо вмешаться:
– Прошу придерживаться парламентских выражений, а то вынужден буду отключить микрофон.
Речь стоящего на трибуне на мгновение замерла, споткнувшись о замечание свыше, и продолжалась:
– Поймите, господа, вы предлагаете взять всех первомайских мальчиков на государственное обеспечение. Гуманная идея, но где взять столько денег? У государства штаны да дыры в карманах.
– Ещё раз предупреждаю вас, Леонид Васильевич, – взорвался председатель. – Говорите о государстве уважительнее, а то отключу микрофон.
– Я говорю о дырах в том смысле, что крадут и тут же валюту переправляют за границу. Смешно говорить, всё наше золото, весь резерв находится в Америке. Откуда же у нас будут деньги? Мы что, должны с протянутой ладошкой обращаться к дяде Сэму, мать…