– Этот добрый монах, – сказал Двайнинг, – хе-хе!.

давно уже поклоняется тому божеству, которому я служил.

Поэтому я предпочитаю привести к своему алтарю нового почитателя – в твоем лице, Кэтрин. Этот клочок пергамента расскажет тебе, как проникнуть в мою часовню, где я так часто, укрытый ото всех, отправлял богослужение на свой лад. Те иконы, что ты там найдешь, я оставляю тебе в наследство – просто лишь потому, что тебя я ненавижу и презираю меньше, чем всех других безмозглых людишек, которых я был принужден доныне называть своими ближними. А теперь уходи… или оставайся, и ты увидишь, как умирает знахарь, – так же, как жил, или нет.

– Да не допустит того пречистая! – воскликнула Кэтрин.

– Постой, – сказал аптекарь, – я должен молвить еще словечко, а этот доблестный лорд пусть послушает, если хочет.

Лорд Бэлвини подошел, влекомый любопытством: непоколебимое бесстрашие человека, который никогда не обнажал меча и не носил брони, тщедушного карлика,

представлялось ему чем-то колдовским.

– Видишь ты это орудьице? – сказал преступник, показывая серебряное перо. – При его посредстве я могу уйти даже из-под власти Черного Дугласа.

– Не давайте ему ни чернил, ни бумаги, – поспешно сказал Бэлвини. – Он наведет чары.

– Не бойтесь, ваше благородие и любомудрие, хе-хе-хе!

– возразил Двайнинг с обычным своим смешком и отвинтил верхушку пера, в котором оказалось запрятано нечто вроде крошечной губки, с горошину величиной. – Теперь смотрите, – сказал узник и поднес ее к губам.

Действие было мгновенным. Он упал перед ними мертвый, с застывшей на лице презрительной усмешкой.

Кэтрин вскрикнула и, спасаясь бегством от страшного зрелища, кинулась сломя голову вниз по лестнице. Лорд

Бэлвини окаменел на мгновение, потом закричал:

– Он, может быть, навел чары! Повесить его на бойнице живого или мертвого! Если его гнусная душа только ждет в сторонке и еще воротится, она найдет тело со свернутой шеей.

Приказ был исполнен. Затем повели на казнь Бонтрона и Рэморни. Бонтрон, видно, так и умер, не успев понять, что с ним происходит. Рэморни, бледный как смерть, но полный все той же гордости, которая привела его к гибели, потребовал, чтобы ему, как рыцарю, дали умереть не в петле, а на плахе.

– Дуглас никогда не меняет своего приговора, – сказал

Бэлвини. – Но твои права будут уважены… Пришлите сюда повара с резаком.

Челядинец быстро явился на зов.

– Ты что дрожишь, парень? – сказал ему Бэлвини. – А