- Схожу чуть позже, - ответил Комаров, углубившийся в чтение электронного письма на английском. - Тут наши гамбургские коллеги по гранту просят уточнить информацию по некоторым разрезам; надо написать, а то у них в Европе не принято тянуть с ответом, как у нас.

- Можно и не сейчас, - кивнул Бронников. - Мне тоже надо бы к Крохину зайти. Скажем, через полчаса нормально будет?

- Ага, - пробормотал Петрович. - Давайте через полчасика.

Удовлетворенный Алексей вышел из шестой комнаты и вернулся в подвал. Там, в лабораторной, лежали привезенные Володями материалы, которые надо было привести в порядок и оформить на хранение. Коллеги в полевых условиях не слишком-то заботились о надежной упаковке и тщательном этикетаже сборов, надеясь обработать коллекцию позже, в комфортной обстановке. Музейная группа Крохина стала для многих сотрудников Института большим подспорьем, поскольку брала на себя львиную долю скучной, неинтересной работы по упорядочиванию находок, к чему большая часть ученых питала стойкую антипатию. Как правило, исследователь, выжав из материала нужные сведения, терял к нему интерес, и дальнейшая судьба уникальных зачастую сборов становилась ему глубоко безразлична. Для нового проекта бывалым полевикам всегда проще было снарядить экспедицию и получить свежие образцы, чем искать подходящие сборы прошлых лет по пыльным хранилищам, среди нагромождения кое-как подписанных мешочков и пакетиков. Поэтому в свете постоянного сокращения финансирования администрация возлагала большие надежды на будущий музей, полагая, что со временем часть возникающих задач можно будет решать, используя накопленные фонды, и тем самым уменьшить расходы на поездки и полевые работы.

Обработка Соль-Илецких материалов продвигалась медленно. То и дело бегая к Володям для расшифровки загадочных каракулей и неизвестно что обозначающих номеров и сокращений, Алексей надолго застревал в их комнате, наблюдая за игрой приятелей и давая ценные советы. Надо сказать, что теперь он разбирался в игровых тонкостях значительно лучше друзей; сказывались полгода плотного увлечения, поглощавшего практически все свободное и даже часть рабочего времени. Не утерпев, Бронников порой бросал свое занятие, шел в двадцать третью комнату и, войдя в игру, помогал Фердинтуку и Геллергейну справиться с патрулем или квестом, или просто начинал играть сам - в bfl всегда находилось, чем заняться. Оторваться от компьютера и продолжить работу обычно не получалось; Алексей опоминался, лишь когда коридоры Института пустели. Тогда он с легкими угрызениями совести собирался и шел домой, понимая, что опять потратил день впустую, и давал себе зарок завтра весь день посвятить образцам. Но на следующий день история повторялась: непонятная этикетка, визит к Володям, которые замучались с очередным заданием, запуск компьютера "на пять минут", чтобы быстренько подсобить, потом еще пару минут на эвент, минутка, чтобы закончить квест, и вот уже снова вечер.

Студентка Леночка, на которую Алексей возлагал большие надежды в плане помощи в обработке коллекции, почти не появлялась в Институте - писала курсовую работу. Почти сразу после защиты курсовой она должна была уехать на практику, и тогда Алексей останется один на один с постоянно прибывающими коллекциями нового сезона, большую часть которых Крохин, конечно же, захочет оформлять по мере поступления, а не складировать на полках до лучших времен. Основная часть опять ляжет на плечи Алексея; другие сотрудницы музея, две преклонного возраста дамы, уже второй год занимались разбором материалов Горчакова - недавно скончавшегося академика, одного из старейших и известнейших геологов Урала. За полвека трудовой деятельности этот без преувеличения великий человек собрал и привез гигантское количество всякой всячины со всего мира; к сожалению, как и следовало ожидать, времени и сил на формализацию своей коллекции большой ученый так и не нашел. Радовало лишь то, что полевые дневники Горчакова содержали практически все нужные данные. И вот теперь его ученицы, сами уже бабушки, приводили в порядок сборы наставника, подолгу разыскивая информацию в его бесчисленных статьях и монографиях, а так же в неопубликованных материалах - черновиках, разрозненных заметках и полевых записях. Крохин не вмешивался в их работу, лишь иногда ненадолго забирая журнал с описью новых поступлений, чтобы собственноручно внести их в компьютерную базу данных.

Словом, в грядущей путине работы помощи ждать не приходилось. Но ничего, - в прошлые годы Алексей справлялся с порученным фронтом работ, справится и в этом. Глаза ведь только боятся, а руки... С этими мыслями Бронников развернул очередной пакет, в котором покоилось нечто, напоминавшее самый обычный небольшой булыжник, поглядел на выполнявший роль этикетки обрывок газеты и возвел очи горе. На нем карандашом было накарябано: "Шурф 7 на с-в лож. 2, сл.4". Очередная абракадабра... без Комарова не разобрать. Поднаторевший в дешифровке таких записок Алексей догадывался, что речь идет о четвертом слое шурфа номер семь (или один, написано неразборчиво) на северо-восточном конце второй ложбины, но теперь требовалось привести эту привязку к общепонятному виду - указать точные координаты шурфа и глубину слоя. Придется опять идти и трясти Петровича, чтобы он посмотрел данные в своем дневнике... Только сначала надо зайти к начальнику; время аудиенции подошло. Бронников сунул газетный клочок в карман и пошел наверх.

---

Геннадий Николаевич был не в духе. Бронников не отличался чутьем к настроению других людей, коим от природы наделены женщины и некоторые особо одаренные представители пола сильного, однако даже для него сразу стало ясно, что шеф сильно сердит. Почему-то в последнее время Крохин, едва завидев Алексея, хмурился, поджимал губы и отводил взгляд; разговоры у них стали формальными, будто произносились в присутствии незримого бесстрастного протоколиста.

- Здравствуйте, Геннадий Николаевич, - Бронников, постучавшись, вошел в кабинет начальника. - Вы хотели со мной побеседовать.

- Да, - коротким кивком Крохин указал на стул. - Присаживайтесь, Алексей.

Бронников подчинился и выжидающе сложил руки на коленях. Интересно, что так беспокоит руководителя? Вот и опять он, сдвинув брови, нервно затеребил карандаш, которым только что делал пометки в каком-то журнале. Потом еле заметно вздохнул и начал разговор издалека:

- Как я заметил, Алексей, вы стали часто болеть?..

По возникшей паузе Бронников догадался, что это вступление с легкой вопросительной интонацией нуждается в ответном комментарии, и потому, кашлянув, согласился.

- Да... Что-то всякие инфекции одна за другой прицепляются.

- Но я надеюсь, что вы успеваете поправиться? Не стоит пересиливать себя и ходить на работу, не будучи более-менее здоровым.

- Ну, я вроде бы лечусь... Пью лекарства всякие...

- А то производительность труда у больного человека существенно ниже. Он рассеян, быстро устает, задерживается с выполнением заданий, допускает много ошибок, - нарочито, ничего не выражающим тоном сказал Крохин. Он определенно на что-то намекал. Уж не хотел ли начальник сказать этим, что Бронников стал плохо работать? Вовсе не так; взявшись за какое-нибудь дело, Алексей делал его так же быстро и качественно, как и раньше. Просто эта зима выдалась тяжелая: постоянная занятость, переутомление, стресс, отсюда частый кашель и сопли. Чтобы не подвергать других сотрудников опасности заражения, Алексей всякий раз звонил и предупреждал о недомогании (при незначительной простуде шеф не требовал больничного листа, доверяя работникам на слово). Так что, возможно, он теперь меньше успевал по работе, потому что реже приходил в Институт, однако вовсе никак не стал работать хуже.

- А сейчас чем вы заняты? - продолжал начальник, не развивая дальше тему о больных людях.

- Переупаковываю и подписываю коллекцию Комарова и Година из-под Соль-Илецка, - напомнил Бронников. Как начальник мог это забыть - ведь он сам неделю назад поручил поскорее с ней разобраться, пока у авторов ничего не выветрилось из головы.