Супружеские измены у птиц – отнюдь не повод к разводам. Развод возникает в первую очередь по причинам сугубо утилитарным – перестаёт удовлетворять качество партнёра в отношении возможности иметь здоровое и многочисленное потомство. Наиболее часто орнитологи отмечают разводы среди тех помеченных кольцами птиц, которые после зимовки прилетают на свою прежнюю территорию. Вот тут и оказывается, что далеко не все бывшие супруги вновь гнездятся в том же составе.

Ежегодная смертность и стратегия размножения

Конечно, возвращаются на место бывшего гнездования не все птицы и в первую очередь из-за большого уровня смертности. Именно выживаемость определяет продолжительность участия каждой птицы в воспроизводстве популяции и всю стратегию размножения какого-либо вида. Если для животных в неволе создать оптимальные условия существования, которые хотя бы в отношении пищи и психического равновесия соответствуют потребностям организма, то в таких условиях животное проживет гораздо дольше, чем в природе. Как это ни покажется странным, но правильное содержание в просторной вольере – наилучший способ продления жизни. Многие птицы и звери, воспитанные с рождения в клетке и затем выпущенные на свободу, неминуемо погибают. Более того, даже взрослые птицы, например, обычные чижики, прожившие в клетке более года, уже с большим трудом могут приспособиться к вновь полученной свободе.

Как выглядит та или иная птица в глубокой старости, мы можем увидеть только в зоопарках или в частных домах. В природной обстановке старых особей встретить невозможно. Стоит ослабнуть лишь на один день, и тут же неумолимый естественный отбор, будь он в виде хищника или инфекции, исключает больное существо из дальнейшего воспроизводства вида. Средняя продолжительность жизни птиц после достижения годовалого возраста чрезвычайно различается у разных групп – от восьми месяцев у некоторых певчих птиц, уток и куропаток до нескольких десятков лет у альбатросов.

Очень низкие величины средней продолжительности жизни самых обычных, известных человеку птиц и зверей часто вызывают недоумение даже у специалистов. Известный английский орнитолог Дэвид Лэк писал в 1954 году: «Я доложил Британскому орнитологическому клубу, что средний возраст зарянки можно считать равным примерно одному году. Моё сообщение было встречено с откровенным скептицизмом. Мне возражали, что если ежегодно умирает 60 процентов зарянок, то численность вида должна быстро сократиться. Однако на самом деле без этой огромной ежегодной гибели зарянки должны были бы скоро стать бедствием».

Казалось бы, совершенно очевидно, что смертность и плодовитость в природе в общем сбалансированы, и именно нарушение этого баланса ведёт к резким изменениям численности. Для того, чтобы не было никаких резких вспышек численности, в течение года должно погибать столько же животных, сколько их было в начале периода размножения. На этом фоне даже случаи массовой гибели птиц кажутся незначительными. Во время сезонных миграций возле маяков и телевизионных вышек гибнут сотни тысяч птиц, однако в общем целом смертность по этим причинам составляет не более двух сотых долей процента от численности всех птиц в природе.

Ежегодное изменение численности

Уровень численности популяций в естественной среде обитания и понимание причин его колебаний – одна из основных задач экологии животных. Изучение популяций птиц привело к появлению многих гипотез о закономерностях изменения численности животных и внесло важный вклад в популяционную экологию. Ежегодные колебания численности птиц существуют всегда, но на их фоне орнитологами отмечались и весьма многолетние долговременные снижение или увеличение численности, а иногда и её периодические колебания. По-видимому, в годы снижения численности и в периоды повышенной смертности резко уменьшается и возможность сохранения из года в год постоянных супружеских пар птиц.

Один из видов славок Евразии, ястребиная славка, зимует в той части Восточной Африки, которая подвержена очень продолжительным и сильным засухам. Именно поэтому некоторые европейские популяции ястребиной славки, несмотря на нормальное успешное размножение, находятся на грани исчезновения из-за высокой смертности в периоды зимовок.

Королевский белоклювый дятел – очень редкая теперь птица, когда-то во большом количестве обитавшая в Северной Америке, по всей пойме Миссисипи и в болотах Флориды. Резкое снижение численности этого вида, одного из самых крупных и известных дятлов мира, началось после безжалостной вырубки высокоствольных лесов – исконных мест его обитания, и в настоящее время он почти полностью исчез. Для благополучного существования одной супружеской пары белоклювых дятлов (а брачные связи у этого строгого моногама постоянны на протяжении многих лет) требуется не менее 15 квадратных километров девственного леса, где эти птицы собирают личинок жуков-короедов и древоточцев. Помимо разрушения естественной среды обитания, на судьбу белоклювого дятла повлияла и низкая продуктивность его популяций. В полной кладке – всего лишь одно, очень редко – два яйца. У других американских дятлов, например, муравьиного и кокардового, размножение кооперативное. Они живут большими семейными группами, и старшие дети помогают выкармливать птенцов. В результате в семьях с помощниками, даже при нарушенных внешних условиях жизни, выращивают больше молодых птиц, чем в обычных парах.

Особый тип резких увеличений численности проявляют так называемые инвазионные виды птиц. Настоящие инвазионные передвижения имеют характер массовых выселений очень далеко за пределы обычного местообитания, как это иногда наблюдается у сибирских кедровок и азиатских саджей. Ранее считали, что эти птицы обречены на гибель, они не возвращаются в свою гнездовую область, и их смерть – цена за слишком высокий уровень интенсивности размножения. В последнее время, однако, выяснилось, что далеко не все птицы у инвазионных видов погибают, очень многие возвращаются на свои обычные территории и успешно размножаются.

Наиболее часто орнитологи отмечают инвазии на путях пролёта и кочёвок птиц, когда вдруг обнаруживается резкое увеличение осенней численности тех птиц, которые в другие годы появляются в обычном или же незначительном количестве. Это бывает характерным для клестов, поползней, дятлов, щуров, длиннохвостых синиц, синиц-московок. В годы инвазии осенняя численность пролётных птиц превышает обычную численность в несколько сотен, а иногда и тысяч раз. Например, на Куршской косе в Калининградской области, где работают орнитологи петербургского Зоологического института Академии наук, минимальное количество пойманных для кольцевания за одну осень синиц-московок – 6 птичек, а максимальное – 16 тысяч.

Иногда явные признаки инвазионных вспышек численности отмечают у таких птиц, которые никогда ранее инвазионными не считались, например, у мохноногих сычей. Этот сычик – забавное желтоглазое существо с весьма выразительным округлым лицом, обитатель старых хвойных лесов. Гнездится он в дуплах, занимая чаще всего старые обиталища крупных дятлов. В кладке, которую насиживает только самка, бывает от четырёх до десяти яиц. Вполне возможно, что при хороших внешних условиях, то есть при обилии мышевидных грызунов – основной пищи этого сыча, размножение проходит гораздо более успешно, чем обычно, что и вызывает массовую откочёвку молодых птиц из мест рождения. Хотя мохноногий сыч – моногам, но и у него тоже отмечали факультативную полигинию, когда у одного самца было по две самки, занятых выращиванием птенцов.

Верность месту или верность супругу?

Можно предположить, что при невысоком уровне ежегодной смертности, большой продолжительности жизни и ежегодном возвращении для размножения в одно и то же место, выжившие супруги вновь образуют брачную пару, даже если во время зимовки они никак не были связаны друг с другом. И действительно, результаты популяционных исследований птиц, относящихся к самым разным систематическим группам, показали почти одинаковую верность и месту предыдущего гнездования, и бывшему партнёру, а часто даже свидетельствовали о большей верности месту, нежели партнёру. Это свойственно и сизой чайке, и северной качурке, и полевому жаворонку, и американскому пересмешнику, и буревестникам.

Буревестники – самые широко распространённые океанские птицы. Часть видов из этого семейства носит русские названия тайфунники и глупыши. И если название глупыш легко объяснимо, поскольку эти птицы очень доверчивы и их можно поймать чуть ли не рукой, когда они следуют за рыболовным судном в ожидании рыбных отходов, то происхождение названий тайфунник и буревестник не находит должного объяснения. Разумеется, они, как писал Максим Горький, «гордо реют над пучиной моря», но никаких тайфунов и бурь не предвещают. Наоборот, как и все морские птицы, при усиливающемся шторме они пытаются дольше находиться в более тихом пространстве между волнами. А зрелище ковыляющего и даже ползущего по земле буревестника – именно так большинство их передвигаются по суше, никак не согласуется с гордой птицей, бросающей вызов всем погодным катаклизмам. Гнездятся буревестники большими колониями в норах и разного рода пустотах и ежегодно возвращаются на свои острова, как и альбатросы. Поддержание стабильности супружеских пар естественным образом вытекает из привязанности к одним и тем же местам и норам. У снежного буревестника, гнездящегося в Антарктиде, доля распавшихся пар не более семнадцати процентов.

Некоторые буревестники формируют будущие брачные пары ещё в молодом возрасте; такие «помолвленные» птицы живут вместе не один год. Разводов у таких пар почти не бывает. Таков, например, средиземноморский буревестник, гнездящийся в субтропиках Северной Атлантики. Орнитологи выяснили, что и верность месту, и степень поддержания постоянных супружеских пар у этого буревестника почти стопроцентные.

Похожим образом ведёт себя и буревестник Пайкрофта, размножающийся на небольшом острове у берегов Новой Зеландии. Самец и самка попеременно насиживают единственное яйцо, причём начинает насиживание самец, непрерывно сидящий на гнезде две недели. Когда вес его тела снижается до критического, самца сменяет на гнезде самка, а последний ковыляет к морю в надежде восстановить силы. Популяция этого буревестника более чем наполовину состоит из негнездящихся птиц, которые, однако, стараются проводить время вне кормёжки возле свободных нор, к которым и возвращаются в последующие годы, уже в возрасте половозрелости. Таким образом, любовь к родине явно приводит и к любви супружеской.

Стабильнее жизнь – сильнее верность

Надо заметить, что наибольшая верность родному и привычному месту гнездования отмечена у тех птиц, которые обитают в постоянных из года в год условиях, при неизменных ландшафтах. Чем стабильнее места обитания птиц, тем ярче проявляется верность месту; иногда это касается отдельных деревьев, кустов и даже строений. На Биологической станции Зоологического института в Калининградской области был зарегистрирован один забавный в этом отношении факт. Группа молодых зябликов, использовавшаяся орнитологом Марком Шумаковым для изучения вопросов пространственной ориентации, содержалась вне периодов опытов в специальном павильоне среди молодых сосновых посадок. После окончания опытов все птицы были окольцованы и выпущены. Ранней весной следующего года сотрудники Биостанции заметили залетевшую внутрь павильона птицу. Поймав ее, они убедились, что это был один из прошлогодних опытных зябликов. Перезимовав где-то в Юго-Западной Европе, где находятся в зимние месяцы зяблики этой популяции, годовалый самец вернулся на свою, не просто малую родину, а, можно сказать, в свою родную квартиру. Такова была сила запоминания территории, которое осуществляется у птиц в молодом возрасте. Можно предположить, что у взрослых птиц, находящихся в более или менее стабильной среде, верность прежнему, хорошо проверенному партнёру, столь же естественна, как и верность родному месту.