Колдуньи по внутреннему деревянному боевому ходу, а хранители по нижнему ходу внутри стен неслышно двинулись вперед, через Малую Западную, Новую Западную, угловой бастион и Дневную башню. У Дневной и Ласской башен, под которыми располагались казематы, охраны не было, везде было темно и тихо.

Вот она, Академия подавления воли, внизу под стеной, рукой достать. И радар там, под Тенчинской, но вот его не достать ни рукой, ни ногой, а только разумом и мастерством. Проводов и антенн любых видов на стенах и башнях не было, как и лестниц в подземелья, кроме спусков во двор с боевого хода. Попасть в подвалы можно было только через знакомые двери в межбашенных казематах, а подземные ходы под крепостью давно обветшали и разрушились.

Максим посмотрел на брата Винцента, и он отрицательно покачал головой. Отключение электричества сейчас, для проникновения, сразу же насторожит охрану, да и двери наверняка закрывались изнутри огромными железными засовами. Притаиться у всех трех ведущих под землю дверей и ждать у моря погоды – нечего было и думать. Пространство перед ними просматривалось несколькими камерами одновременно, что не давало никаких шансов на проникновение внутрь. Хранители с надеждой посмотрели на Солоху, которая тут же сделала успокаивающий жест рукой. Камеры не видели ведьм совсем. И они по двое встали у дверей у входной Черной башни.

Раз! Две зажженные дымовые шашки неслышно упали у дверей казематов, которые стало затягивать белым дымом, хорошо видным даже в этой апрельской ночи. Внизу застрекотали датчики пожарной тревоги, из Черной башни вышли два охранника и тут же с выпученными глазами осели на землю. Минус два.

И еще минус два. Одна из трех казематских дверей с надписью «Стороннім вхід заборонений» заскрежетала, залязгала и медленно стала открываться наружу. Стоявшие за ней двое в штатском с пистолетами в руках были обучены вести боевые действия против людей, а не ведьм, и даже не успели закашляться, как вывалились наружу бесформенными снопами, опережая клубы дыма.

Монах и Орна, как и Максим, в респираторах, уже были внутри, и волновавшийся за свою румынку историк нервно облизнул сухие губы, пожалев, что он не секретный агент, крушащий врагов взмахом руки. Идти в респираторе было неудобно, и Максим едва успел посочувствовать товарищам, как увидел дело их рук и, возможно, ног. Еще трое охранников, закованных в наручники, лежало у углового дивана, на котором, наверно, несли службу, а их пистолеты без обойм были сложены на столе.

Минус четыре и минус три. А где восьмой? Дым быстро исчезал, и Максим увидел, что находится в большом сводчатом помещении с лестницами вверх и вниз. Монахи и ведьмы осматривали подземелья, и историк едва успел пробежать к лестнице вверх, как увидел перед собой руку с пистолетом и ноги, за одну из которых не раздумывая и дернул. Восьмой охранник покатился вниз по каменным ступеням, был сразу обезоружен, закован и присоединен к товарищам.

Ох, и любит частная охрана доставать оружие раньше времени и бегать с пистолетами. У большого углового дивана лежали все восемь скованных еще и между собой охранников. Слава богу, что они не успели вызвать пожарных, иначе их машины с сиренами уже были бы здесь.

Не суди, и не судим будешь. Взглянув на Солоху и ее подруг, едва видимых в темноте, от которых исходило явное напряжение, историк почувствовал, что еще ничего не закончено. Сняв уже ненужные респираторы, Максим, Орна и брат Винцент стали осторожно подниматься по верхней лестнице. Перед хранителями открылось большое помещение, три окна которого, забранные решетками, выходили на крепостной двор на уровне земли.

Привыкшие к темноте глаза Максима быстро обежали такой же сводчатый зал, как и внизу, часть которого представляла собой удобное офисное помещение для начальства, со шкафом и сейфом. На пустых стенах висели тринадцать позолоченных рам, в которых можно было разглядеть портреты средневековых вельмож, написанных в манере несвижской школы Радзивиллов второй половины XVII века. Не теряя времени, брат Винцент и Орна занялись компьютерами, столами и шкафом, а оба монаха уже несли к выходу пятидесятикилограммовый сейф.

Оставив специалистов заниматься промышленным шпионажем, этой ночью спасавших тридцать миллионов украинцев от потери сознания, Максим в поисках возможного тайника стал простукивать стены между портретами, и вдруг ему стало так жутко, как не было даже тогда, когда его в студенческой юности в рыбачьей лодке уносило в бушующее Ладожское озеро, в котором тонула луна. В темном зале еще почернело, и опасность уже можно было потрогать рукой. Максим остановился, пережидая сильное желание бежать из этих чертовых казематов сломя голову.

Остановившись у пятого портрета, Максим поднял на него глаза и остолбенел. На него внимательно смотрел Иеремия Вишневецкий, тот самый Бешеный Ярема, написанный в полный рост с саблей и двумя пистолями, недавно атаковавший историка в Вишневце. Не в силах оторвать взгляд от его сумасшедших глаз, Максим, понимая, что сейчас произойдет, стал пятиться назад, и это движение сразу же почувствовала Орна, тронув брата Винцента за плечо и показав на стену, где начиналось что-то похожее на чертовщину.

Лицо Бешеного Яремы, узнавшего своего заклятого врага, исказилось, за окнами портретного зала завыли неизвестно как оказавшиеся в крепостном дворе волки, а по золоченым рамам стало расползаться бледное мертвенное свечение. Изображения на портретах ожили, а Максим уже стоял в ряд с товарищами, успевшими достать оружие, явно ненужное в этой ситуации. «Этих мертвецов парабеллумом не возьмешь», – хотел сказать Орне Максим, но губы одеревенели и не двигались.

Бледно-зеленые фигуры с обнаженными саблями в бесплотных руках полукругом двигались на хранителей, отрезая им путь к лестнице, и историк услышал, как легат попытался выругаться по-французски, сумев произнести только слово merde. В звенящей ужасом тишине мертвецы неотвратимо приближались к хранителям, загоняя их в угол, как свора собак зайцев на псовой охоте. Не видевшая раньше ничего подобного Орна сильно задрожала, и Максим начал готовиться повторить прием, спасший его в Вишневецком парке, понимая, что в этот раз ничего не выйдет.

Бешеный Ярема замер, его прозрачная рука достала из-за пояса пистоль и стала наводить его прямо в лоб Максиму, стоящему от него в пяти шагах. Орна, продолжая дрожать, вскинула парабеллум, и фигура справа от князя тут же сделала выпад, вышибив палашом пистолет из сильной руки лучшего агента ордена святого Бернара так, как будто это была соломинка от коктейля. Это был конец, и трое друзей гордо выпрямились во весь рост, готовые встретить неотвратимое.

Вдруг из ниоткуда у ног хранителей возник огромный черный кот, и его круглые, как блюдца, желтые глаза сверкнули двумя молниями. Когда глаза товарищей опять обрели способность видеть, между ними и полукругом мертвецов стояли такие же мерцающие силуэты с хорошо видными распущенными волосами. Солоха и ее боевые подруги опять оказались в нужное время в нужном месте, как тогда на Банковой. Хранители почувствовали, как надвигающейся на них неотвратимой силе противостала такая же неотвратимая мощь.

Восемь конотопских призраков стояли напротив тринадцати каменецких привидений, готовые сразиться в безмолвном бою. Бешеный Ярема, осклабясь, выстрелил в лоб Максиму, и стоявшая перед ним фигура, очень похожая на Солоху, поймала пулю выброшенной вверх рукой и дважды крутнулась на месте, гася ее скорость. Тринадцать палашей беззвучно рассекли воздух и уткнулись в частокол из восьми казацких сабель, отбросивших их в разные стороны.

В портретном зале начался молчаливый бой, и Диоген уже тянул остолбеневшего от апокалипсической картины Максима в сторону. Очнувшись, историк схватил недвижных друзей за плечи и, шатаясь, повел их к лестнице вслед за котом, который вдруг оказался сзади, прикрывая их спины. Уже спускаясь по ступеням, Максим оглянулся, увидел, как бледные молнии молча кромсают сводчатый зал, распадаясь на потухающие осколки, тут же получил болезненный толчок от Диогена и едва не покатился вниз, с трудом удержанный пришедшими в себя друзьями. Оба монаха вывели хранителей наружу, и они без сил повалились на холодные камни, глядя, как мертвенно-бледные отблески бьются в окнах прямо у их ног, и не было им ни конца ни края. Через миллион лет раздался звон разбитого стекла, и осколки очень медленно падали на совсем близкую землю. В проемах окон, одно из которых вылетело через решетку вместе с рамой, стало темно.

Поднятые такими же взбудораженными монахами, хранители молча стояли у входа в подвал и ждали. Никто не знал, кто победил в ужасной схватке призраков, но, наконец, в проеме двери появилась шатающаяся Солоха, держа на руках Диогена с бессильно откинутой головой, а за ней с трудом выходили на белый свет конотопские ведьмы, живые, но измученные до предела. Максим, который с трудом держался на ногах, бережно помог Солохе положить друга, принявшего на себя страшный удар неведомого в спину хранителей, на стоящий у боевого входа музейный воз. Все колдуньи тут же склонились над Диогеном и хором произнесли какое-то сложное заклинание, от которого только что выглянувшая из облаков луна тут же опять ускользнула обратно. Черный кот пошевелился, попытался мяукнуть, но только захрипел. Голова его поднялась и бессильно упала, но было видно, что он приходит в себя, и вместе с ним возвращались в этот мир диканьские колдуньи. Рассвет осветил небо за Денной башней, и было почти шесть часов утра вторника, 13 апреля. Что и говорить, этой мрачной ночью чертова дюжина полностью оправдала свою нервную репутацию.

– Радар! – произнес непослушными губами Максим, и двужильный легат, сделав знак обоим монахам, тут же скрылся с ними в подземелье. Ведьмы ломаным рядком сидели на старой широкой лавке, глубоко дышали, опершись спинами на крепостную стену, и молча по очереди пили воду из большой плетеной бутылки, пахнувшей чем-то резким. Историк смотрел на них и прекрасно понимал, кто мог послать на хранителей этих мерцающих монстров. В голове шумело меньше, и Максим с Орной вошли в подземелье продолжить начатое дело.