Она долго пристально смотрит на меня, вздыхает и говорит:
— Ты-то у меня справки для твоей Лены Царновой не брал, да и у нее, наверное, не требовал. Что ж теперь вдруг понадобилась?
Я ошарашен, потрясен, уничтожен… Значит, все это время она знала о Ленке. И не только не сказала, даже виду не подавала! Хорошо, что ночь и фонари уже погасили. Никакой коллекционный помидор сейчас со мной по цвету не сравниться.
— Наташа… — бормочу.
Она опять вздыхает, берет меня под руку, мы продолжаем путь. Молчим. Наконец она нарушает молчание.
— Хорошо мне с тобой было. Когда узнала, огорчилась, конечно, но что делать. Я понимала, что ты ее выберешь. Но мне-то с тобой хорошо. Вот и оставила все, как есть, о ней не думала. Ну, как если б ты был женат, могло ведь быть такое? А теперь ты смотри, неволить не хочу, но если расстанемся, мне будет жалко. Больно будет…
— А он кто? — задаю никчемный, но обычный в таких ситуациях вопрос (как будто, если он министр, меня это устроит, а если дворник — нет, или наоборот).
— Тренер, — отвечает, — футбольный тренер, — и называет фамилию, которую знают не только любители спорта в нашей стране, по во всем мире. Да! Вот это муж! Он небось раз в двадцать больше моего отца по заграницам ездит, и уж у него не «Жигули» личные, а наверняка «Волга» новой модели. Отхватила Натали моя. Впрочем, теперь уже не моя.
И опять она читает мои мысли. Вечер Вольфа Мессинга.
— Жить будем, конечно, неплохо, — говорит она в пространство, — знаешь, Боб, так надоело крутиться-вертеться, гоняться за этой красивой жизнью («красивой» произносит врастяжку: «красииивой»). А потом, я ж говорю тебе, он десять месяцев в году в отъезде. Так что утомлять меня не будет. А ты пока здесь. Но если не хочешь, — добавляет, помолчав, — скажи. Навязываться не собираюсь. Решай.
Я уже решил. Опять останавливаюсь, поворачиваю ее к себе, целую в холодный нос. Что это — неужели у нее на глазах слезы, или мне это показалось?
Вот так у нас произошло. И действительно вначале ничего не изменилось. Перемены пришли потом…
Оказалось, что студенческие годы тянутся не быстрее школьных. И, между прочим, довольно скучновато. Занятия, экзамены, трудовой семестр, занятия…
Все же я сумел внести в эту жизнь немалое разнообразие. Во-первых, я успешно заменял трудовые подвиги стройотрядов спортивными подвигами. Снова занялся легкой атлетикой, и меня летом регулярно отзывали на разные сборы, тренировки, соревнования. Я завязал очень дружеские отношения с начальством из «Буревестника», и если даже у тренера возникали сомнения в острой необходимости видеть Рогачева в составе команды, то у начальства сомнений не было.
Во время учебных семестров меня не раз откомандировывали в распоряжение для работы с делегациями. Язык я знал великолепно, учился на пятерки — почему не отпустить. К тому же декан ко мне благоволил, он тоже увлекался английскими детективами, разумеется, не афишируя, и я ему кое-что доставал.
Ну, а главное, за нудные занятия меня вознаграждала моя «вторая жизнь», увлекательная кинодеятельность.
На личную жизнь тоже не жаловался: Ленка, все еще Натали, потом эта Люся или Лиза — сейчас уже не помню. Разные бабочки-однодневки.
Словом, жил, хорошо жил. Но мог бы лучше. Все-таки многого у нас нет, что украшает жизнь, например, порнофильмов. Кстати, не вижу в них ничего плохого. «Отвратительно! Гнусно! Нетипично для нравственно здорового общества!» А убивать, воровать, грабить, драться, разводиться, изменять жене, брать взятки, спекулировать… это не отвратительно, это типично? А между тем фильмы про все это показывают, они даже премии получают. Зачем? А чтобы вызвать всеобщее осуждение, чтобы мы, молодежь, прежде всего не брали пример, не совершали всех этих мерзостей. Вот и порнофильмы: смотрите их, гневно осуждайте и не делайте того, что там показано!
Ну а, честно говоря, интересно, щекочет… Так что, я охотно ходил к Джону Жановичу (Ваньке Иванову) смотреть его «видик» (ему тоже отец привез откуда-то, а уж кассеты Джон Иваныч сам доставал).
Между прочим, мой отец куда мудрей его отца. Он, когда привез нам видеомагнитофон, сказал мне: