Мону крайне удивили эти слова, еще никто и никогда не говорил ей подобного. Девушка следила за собой и выглядела очень аккуратно. Сержант незаметно понюхал воздух рядом с ней. Его действия не укрылись от внимательного взгляда Моны.

– Скотт, что вы меня обнюхиваете? – возмутилась она. – От меня может пахнуть только французскими духами, которыми я надушилась еще вчера днем.

Джордж воскликнул:

– Полностью с Вами согласен, Ваше Величество! Отвратительный запах! – Парень сморщил нос. – Я давно говорил ей, духи надо сменить.

Тон его голоса был совершенно серьезным. Джордж не сводил восторженных глаз с королевы.

– Ты же утверждал, что тебе нравятся мои духи? – все еще не понимая, спросила его девушка.

– Я врал, – не глядя на нее, ответил Джордж.

– Хорошо, если ты хочешь, я сменю их.

Королева подняла руку.

– Не стоит этого делать, милая! Сомневаюсь, что на Земле есть достойные ароматы. От девушки, что прибыла к нам первой с вашей планеты, тоже дурно пахло.

Мирана величаво прошествовала в конец зала, где стоял ее трон. Придворная свита, двинувшись следом, едва слышно прошуршала парчовыми подолами платьев по паркетному полу.

– Речь идет о Кэти, я правильно понял? – уточнил Скотт.

– Чушь! – думая о своем, ответила Мона. – Ни от меня, ни от Кэти не может исходить плохой запах.

В ее голосе явно слышалось возмущение.

– Твоя правда, – согласился Скотт. – Кто как ни я, знает, чем пахнет Кэти. Да ничем! Ни духов, ни прочей ерунды в нашем доме не имеется.

Но сомневаясь насчет Моны, он еще раз принюхался. Дурной запах определенно витал в воздухе. Но исходил он не от Моны.

Королева села на трон и повелительно хлопнула в ладоши:

– А ну-ка, надушите нашу гостью самой лучшей ароматной водой из моих парфюмерных запасов!

К Моне приблизились две придворные служанки и стали опрыскивать ее с двух сторон из ручных пульверизаторов. Правительница с пафосом произнесла:

– Девушка должна благоухать так, чтобы пролетающая мимо пчела свернула к ней, думая, что это наполненный нектаром чудесный цветок, чтобы все самцы, неважно животного или человеческого мира, стали испытывать к ней непреодолимое желание.