Пальмира…

Как и ожидалось, все началось там наверху — среди пронизанных молниями черных туч чужой планеты. И на самом деле история началась не с умершей женщины с тыквенными семечками, а с Паши Аквариумиста, как он называл себя сам. Он подробно описал все свою жизнь в этом ледяном мире — причем письменно, с многочисленными более поздними комментариями, дополнениями, объединенными в некий обширный архивный и чуть ли не священный том, к коему здешние жители относились с глубоким благоговением и нам показать никак не могли. Хотя мы и не просили.

Паше Аквариумисту было чуть за тридцать, когда он сюда угодил. Он имел только одну руку — левую потерял в результате несчастного случая с десять лет назад, а до этого работал в одном из столичных трамвайных депо. Став калекой, не отчаялся и завел хлопотливое хобби, что позже превратилось во вполне себе прибыльное дело, что в наши времена называлось бы модным словечком «бизнес». Он выращивал и продавал рыбок и вообще все живое и связанное с аквариумистикой. Каждую субботу и воскресенье он собирал большую и специально сшитую сумку с ремнем, загружая в нее банки с отобранными рыбками, после чего направлялся пешком на ближайший рынок, где вместе с другими любителями этого дела проводил немало часов больше за разговорами, чем за торговлей. Хотя среди них и не было принято стараться всучить именно свой товар покупателю. Зазорным считалось и продавать откровенному любителю сложных для ухода рыбок и прочих созданий. Таким предлагали ярких веселых гуппи — порой зачерпывая их в прозрачный пакет и отдавая бесплатно — для пробы. Не помрут — приходи за шикарными алыми меченосцами и донными сомиками… а на важных телескопов пока можешь и не смотреть — твоя посудинка не для их высокоблагородий…

В тот день Паша распродался особенно хорошо и домой возвращался в приподнятом настроение. Вечер был жарким, и он решил срезать через проходной двор — на той стороне всегда стояла бочка разливного кваса. Он миновал большую часть двора, вошел в узкий проход между забором и тыльными стенами гаражей, когда услышал торопливые шаги за спиной. Паша обернулся и удивленно взглянул на шатающегося крепкого парня с удивительно толстой переносицей и выпирающими надбровными дугами. От парня несло перегаром, он едва не стоял на ногах, но это не помешало ему каким-то быстрым и словно бы даже машинальным привычным жестом толкнуть Пашу ладонью в грудь, одновременно вытягивая у него кошелек из внутреннего кармана старой рабочей куртки.

«Банки!» — панически пронеслось в голове у Паши — и много позднее он записал это в своих дневниках. Равно как и сказанную незнакомцем пугающую даже тогда фразу:

— Тебе уже не надо! — вот что ему сказал тот пьяный мужик, когда забрал кошелек.

Дальше темнота. Тошнота. Холод. Звон битого стекла….

Из трех банок уцелела только одна — и он так переживал за жизнь глупых рыб, что сначала собрал и пересадил в посудину всех, кого еще можно было спасти и только потом начал оглядываться, пытаясь понять куда его занесло и куда подевался залитый летним вечерним солнцем мирный заросший двор…

Так вот Паша Аквариумист и оказался внутри своей одиночной летающей камеры — мокрый, замерзший, прижимающий к груди банку с рыбками и с пакетом корма в кармане…

Рыбок он спас — далеко не всех, конечно. Прижился. И стал очень набожным.

По словам рассказчика, центральную часть его дневников составляют уже не практические заметки бывалого сидельца и просто опытного человека, а собранные от других узников пересказы из Библии, записанные и много раз правленные молитвы, отрывки из других церковных книг и многое-многое другое, что превратилось даже не в веру, а в некую хорошо продуманную философию, идеально вписывающуюся в мир, где ты можешь выживать только внутри каменных скорлупок с рычагами. Сначала Паша жил этой философией сам, затем начал ее проповедовать на чалках — всем, кто хотел его слушать. Как раз где-то в эти времена и на десятом году его заключения, он и получил в подарок от умирающей от горлового кровотечения женщины тыквенные семечки. Ну и другие вещи, не настолько важные, чтобы отобразить их перечень в дневниках.

Он посадил сначала одно тыквенное семечко в собранной и выторгованной почве. Затем второе. Удивительное дело, но свет креста оказался животворящим и вскоре появились первые ростки. Поползли лозы, распустились удивительно крупные цветы… Паша часами сидел на обрывке одеяла перед своим крохотным садиком, любуясь этой красотой и радостно читая известные ему стихи, псалмы, а потом и молясь, порой входя в раж и начиная отбивать поклон за поклоном, доходя в этом деле до многих сотен.

В этом месте улыбающийся седой рассказчик сделал паузу, чтобы мы смогли проникнуться торжественностью момента. Я понимающе улыбнулся в ответ и слегка кивнул. Этого хватило, чтобы история продолжилась. А мне не пришлось лгать — ведь спроси меня кто, понял ли я что случилось с Пашей Аквариумистом, то я бы ответил, что он либо сошел с ума, либо как делал все, чтобы этого не случилось. Когда разум не выдерживает сокрушительной мрачности и безысходности бытия, ему требуется хоть какая-то отдушина…

Следующие годы Паша собирал почву, растения и даже насекомых. Не все приживалось. Не все выживало. Но его невероятный сад рос, а стоящие среди растений банки тоже были полны различной жизни. Паша усердно молился и трудился непрестанно. По его описаниям, к концу своего сорокалетнего бдения, он превратил весь крест в огромный благоуханный цветущий сад…

— Ну а затем по отбытию своего срока он был отпущен на волю и чудесным образом оказался… прямо у дверей заброшенной Пальмиры — радостно заявил рассказчик и что-то пробормотал про неисповедимость путей, силу непоколебимой веры и самой жизни, после чего широко развел руками и добавил — Так родилась Пальмира цветущая! Малый райский уголок! Так вот… а потом…

Потом Паша Аквариумист еще больше трех десятков лет неустанно трудился в сем заброшенном уголке, упорно работая над его превращением в большой плодоносящий сад с полными рыбой прудами. В этом деле ему помогал еще один бывший сиделец, быстро проникаясь философией Паши. Рука об руку они трудились не только над выращиванием сада, но и над созданием полезных нравоучений для тех, кто все еще летал в крестах и нуждался в подобных наставлениях для собственного выживания. Не сразу им удалось разобраться в чужеземном радио, но им все же удалось и это принесло огромную пользу для всех сидельцев. Пальмира принесла великую пользу! А когда нужда в наставлениях исчезла, малое убежище замолкло, давая право голоса уже появившимся другим растущим на этой ледяной земле Убежищам…

— Стоп! — не выдержал я, усаживаясь прямо и стряхивая дрему — Я не допонял…

— Чего именно… — старик сделал паузу, но так и не произнес почти ожидаемого «сын мой».

— Жил Паша жил… сорок лет в кресту прожил… — медленно проговорил я.

— Все верно. Так и было. И что тут непонятного?