И последний предмет из карманов покойника – шахматная пешка. Деревянная. Старая. Белая. Одинокая. Ни доски, ни других фигур. Вроде мелочь. Но ведь он таскал ее в карманах. Мог бы бросить на стол. Но нет. Держал при себе. Белой я пешку назвал условно – она из покрытой лаком светлой древесины. Перевернул фигуру. Снизу приклеен резиновый кругляш. Чтобы не стучала по доске и не царапало ее. Логично. Потряс фигурку у уха. Ни звука. Все равно проверил на наличие тонких швов в дереве. Не нашел. Подцепил ногтем кругляш и потянул. Тот отошел довольно легко. Приклеен только по краям. А под ним, в центре основания фигурки, вырезан довольно сложный знак, перепачканный чем-то темным. Я коснулся и на подушечке пальца осталось пятно. Это же… я оторвал резиновый кругляш полностью и, перевернув пешку, прижал ее основанием к столу. Надавил посильнее. Убрал фигурку. И уставился на отчетливый оттиск на столе.
Пешка – это печать.
Что. Вашу. Мать. Происходит?
Печать?!
Вот с каких пор почти прикованные к рычагам узники обзаводятся печатями? На какие документы они их ставят? Куда млин шлепают печати? Себе на лбы? Он от скуки вырезал печать и прикрыл ее кругляшом? Так ведь она перепачкана чернилами. Стало быть, использовалась. Я всмотрелся в основание пешки. И быстро увидел аж три цвета чернил – едва-едва заметные остатки зеленых, потом черных, поверх них уже фиолетовые. То есть печать использовалась не раз и не два. Но где она использовалась?
Что за бред…
Я помассировал переносицу. Одинокая пешка стояла передо мной на столе. Рядом фиолетовый оттиск.
Чтоб меня…
Ладно. Ладно. Вызов принят.
Собрав вещи старика, убрал все в тайник за лежаком. Замаскировал небрежно швы. Поднял лежак. Впервые глянул на устройство кровати. Лежак крепился к стене тремя толстыми железными петлями. На одном краю лежака железный шип, что при подъеме ложа входит в стену. Под лежаком из стены торчат три толстых прута. На них лежак и ложится при опускании. Просто и надежно. Непонятно как закрепляется в стене шип, но тут что-то простое и надежное – чтобы веками служило. Вон сколько сидельцев сменилось, а лежак до сих пор исправно поднимается и опускается. На среднем пруте видна царапина. Неглубокая. Поперечная. У самой стены. Пытались перепилить. Мудрая мысль – прут длиной с локоть. Может и оружием послужить и инструментом.
Поймал себя на мысли, что подсознательно ищу повсюду замочную скважину. Теперь это надолго. Взгляд так и будет цепляться за каждый кирпич, пытаясь отыскать заветную дверцу. Ключ и пешка прочно завладели моим разумом. Стали главной загадкой.
Сходив к рычагу – как давно я этого не делал! – дернул за него, едва свет погас. Три часа двадцать минут! Большего и желать нельзя – я могу переделать кучу дел, могу даже нормально отдохнуть. Я вывел свою келью на новый уровень и заслуженно собой гордился.
А теперь работа…
Я вернулся к очистке размеченных квадратов. Не торопясь.
Квадрат за квадратом. Пятясь как рак. Поработаю один интервал – три-двадцать. Потом уже должен и обед подоспеть. Тренировки возобновлю после хорошего сна – болезнь подточила силы, надо восстановиться чуть-чуть. Турник. Вот что мне надо. Турник. Почему-то мне кажется, что однажды придет время и умение подтягиваться мне сильно пригодится. Откуда такая мысль? Понятия не имею. Но турник себе соорудить постараюсь.
Пешка и ключик. Печать и дверка. Никак не выходят у меня из головы.
Я неотступно думаю о странных предметах из карманов седого мертвеца.
Думаю о самодельном и уже изрядно потрепанном по краям клеенчатом плаще.
Думаю о старике преклонного возраста.
По моим наблюдениям сюда забирают мужчин не взрослее среднего возраста. По грубым прикидкам – возрастом от двадцати до сорока. Это логично. Работа здесь не особо тяжелая, но смысл тащить сюда глубоких стариков? Если тебе восемьдесят – трудно предсказать, когда умрешь. Да и организм уже скрипит, хрустит, отказывает.