Границу между Канадой и Аляской Максим прошел внаглую - обойдя таможенный пункт по реке. Аляска к этому моменту объявила о создании независимого государства. В независимом государстве, как положено, царил бардак. Отменили доллар, но поскольку ничего более оригинального придумать не смогли, ввели аляскинский «золотой» доллар, который непонятно с чем был связан и неясно как обеспечивался. Поэтому прежний доллар ходил по-прежнему как ни в чем не бывало, одновременно с еще десятком самопальных валют. Основной человеческой эмоцией был страх. Люди боялись и, их поступками руководил только страх за себя, своих близких и то имущество, которое они нажили кто честным, кто - не очень, трудом.

Ненависть людей десятилетиями горбатившимися на банки, а затем в одночасье потерявших уверенность в завтрашнем дне, выплеснулась на военных. Военных было обвинить легче всего.

Особенно доставалось отставным. У них при себе не было армейского товарищества и армейской мощи, но зато был патриотизм, выражавшийся зачастую в самых громких формах. Поэтому они открыто шли против новоявленных князьков и против человеческого страха. Поэтому их убивали, вешали, жгли. Стирали с лица земли. Максим видел, проходя маленькие поселки, как горят их дома и как висят их трупы.

В деревушке Риверз Вэлли дворов на десять недалеко от Игла толпа ворвалась в дом отставного полковника ракетных войск США и повесила его вместе со всей семьей. Их трупы раскачивались на турнике на детской площадке, которую повешенный глава семейства делал, скорее всего, собственными руками.

Сделав это страшное дело, жители покинули поселок в желании перебраться в более крупный населенный пункт – туда, где есть больница, работа и еда.

Преодолев неловкость перед мертвыми, Максим тихо и стараясь остаться незамеченным, вошел в их дом через заднюю дверь. Первый этаж был разгромлен – хозяин дома до последнего пытался защитить себя и свою семью. Стекла выбиты. На стене в холле кто-то помадой написал «Убийца!». «Интересно, к кому сейчас себя причисляет писавший? К пацифистам?» подумал Максим проходя мимо надписи. Валялись стреляные гильзы двенадцатого калибра, на полу высыхала лужа крови. Судя по тому, что на теле хозяина дома и его родных огнестрельных ран не было – кровь была чужая. Ружье, изувеченное ударами о стену, лежало тут же.

Максим принял душ, зарядил стирку в стиральной машине, плотно закрыв занавески, посмотрел телевизор в спальне на втором этаже. Телевизор показывал толпы беженцев, пикеты невесть откуда взявшихся канадских ультраправых. Особенно порадовала колонна канадской украинской диаспоры требовавшей войны с Россией до самого конца. Запомнился транспарант с надписью: «Ни один человек не может жить спокойно, пока жив хоть один москаль!»

«Господи! Спасибо Тебе за немца!» подумал Максим, лег в постель хозяина дома и немедленно заснул.

Проснулся он поздним вечером. Посмотрел на стоявшую, на тумбочке справа фотографию. На фотографии улыбались люди: высокий сухощавый мужчина в плавках, женщина в купальнике с темными очками в руках и ребенок – мальчишка лет восьми с ярким надувным мячиком. Они стояли на пляже, босые, подставляя лица солнцу. Солнце сияло на белоснежных зубах и в глазах всей троицы. В нижнем правом углу фотографии имелась надпись «Гаваи 2057 г.». Такие фото стояли на книжных полках у родителей Максима с надписями «Анапа», «Севастополь», «Геленджик».

Максим осторожно слегка отдернул занавеску и посмотрел в окно. За окном темнело, но в домах свет не горел. Поселок казался мертвым и брошенным.

Максим вышел во двор, обошел дом, и выстрелом из «клена» сбив замок с двери, выволок из подвала лопату.