— Ю, ты пять минут назад агитировала меня за то, что клан — это наше дело. А город — это дело клана! Я не могу это так оставить…
— И что мы можем сделать? Две школьницы двенадцати лет? Сама же говорила — «мы не в манге»!
— Ну, ты можешь просто постоять и посмотреть, — крики по мере подъёма стали слышны более отчётливо. Кузаки распустила тесёмки на чехле её деревянного меча… после «парома света» по прочности не уступающего иному хай-тек композиту, одновременно «отпуская» свой внутренний резерв маны. Чувствуя, как под воздействием энергии мышцы теряют накопленную за день усталость, а мир вокруг привычно замедляется, одновременно даря уверенность в собственных силах. Конечно, Ринко никогда не сделала бы подобную глупость в нормальном состоянии, но «милая беседа» с Ю устроила организму кендоистки такую нехилую встряску, что хотелось только одного — кому-нибудь надавать по мордасам. И «кто-нибудь» такую возможность девочке немедленно предоставил: лестница, наконец, закончилась, и в свете затенённых листвой фонарей на главной аллее предстала картина разрушения и хаоса: несколько временных павильонов, разломанных до состояния «в щепки и клочки», и разбросанные по земле товары «украшали» «скучный» пейзаж из аккуратных клумб, подстриженной травы и вездесущих сакур. Несколько человек в разных позах стонали на траве — фингалы и наливающиеся шишки хорошо демонстрировали причину. Ещё троих «зажали» в «коробочку» около десятка дюжих «молодцев» — глумливо смеясь, выясняли что-то вроде извечного вопроса «ты чё такой дерзкий?». На беду, на лицо одного уже побитого пожилого гражданина падал свет фонаря — и Ринко опознала живущего рядом с додзе владельца семейной пекарни — и она сама, и ученики Тэнгу регулярно затаривались там лепёшками. Это зрелище немедленно убедило Кузаки, что она на верном пути — и то, что многие павильоны остались нетронутыми, а их владельцы, опасливо косясь на бандитов, продолжали выкладывать и расставлять товар, её не насторожило. Да и «разборка» продолжалась как минимум больше десяти минут — а полиции почему-то всё ещё не было…
— Не знаю, кто вы и зачем портите наш праздник, но лучше бы вам прекратить это прямо сейчас, — звонкий, высокий голос Ринко, звучащий ещё выше из-за ускорения моторики речевого аппарата под действием амулетизации мышц, буквально прошил тёплый ночной воздух над холмом, привлекая внимание всех участников мероприятия. И если обычные гражданские просто застыли, не в силах поверить в происходящее, то оборачивающиеся катагири (а это были люди одного из отрядов с баржи, конечно же) рассматривали
Эпизод 2. Часть 4
Место: Япония, Такамия. 06.07.08, в районе 23.40
В предпраздничный вечер в зоне общежитий и дешёвого жилья в аренду для низкоквалифицированной рабочей силы было довольно людно: по летнему времени двери домов (да и многих комнат и квартир, что выходили на внешние лестницы) были раскрыты нараспашку, играла приглушённая музыка, компашки мужиков на лавочках курили, кто-то пил пиво — но так, без особого надрыва. «Погулять» предполагалось завтра — для чего улицы и, особенно, редкие скверы приводились в праздничный вид: ленты-перетяжки, скамейки, столы — всё это нужно было поставить заранее. Женщины, весело перекликаясь, развешивали бельё, подметали, кто-то готовил — делалось всё, чтобы завтрашний день прошёл без дополнительных забот. Хорошая вещь — праздник! И плохо, когда кто-то пытается тебе его испортить…
Группа из десяти мужчин заставляла всех, находящихся у них на пути, замолкать и расступаться. Стандартная, в общем-то, реакция. Немного нестандартным было то, что обычно не слишком организованные работяги сейчас явственно стягивались в небольшую толпу шагах в ста за спинами катагири. Впрочем, кумигасира, командующий боевой группой, что-то подобное и предполагал. «Рабочий профсоюз», прости Ками-сама! Совсем местные мышей не ловят! Ничего! Разгонял он профсоюзы и побольше! Те, кто носят кирку и серп, и те, кто носят меч — не могут быть одними и теми же людьми. Сейчас он чисто конкретно объяснит, за кем тут сила… а люди? Люди посмотрят и выберут, что уж сложного. Защитник простого народа должен быть сильным…
На площадке у маленького сквера трибуна-сцена была ещё не собрана — куча досок и бруса пока пребывала в стадии более-менее ровного штабеля. Несколько мощных ламп на треногах освещали место сборки… отличная сцена для выступления. «Бригадир» слегка обогнал своих бойцов и грудью раздвигая не успевших отодвинуться довольно мелких по сравнению с этим верзилой работников, направился туда, где безошибочным чутьём определялось скопление руководства… Тьфу! Две бабы! Ладно, пляшем от того, что есть. Не впервой!
— Кто здесь главный? (Тихим, спокойным голосом) — И, тут же, без паузы, громко, с угрозой и нажимом. — Мне нужен главный, пусть выйдет!
Девицы, вместо того чтобы слинять — ну или хотя бы испугаться, остались на месте. Даже глаза не опустили, рассматривая «сержанта» как… как насекомое какое. Причём, если от левой интерес был какой-то гадливый, то от правой он был… сначала мужчина принял его за сексуальный, но тут же понял, что ошибся. Интерес был…
— Ну, допустим, у нашей главной сейчас
—
— Пусть выйдет главный… перетереть надо. Живо!
— Ох, живо? Какой ты грозный, однако! — женщина прижала руки к щекам, но глаза её выдавали: занервничала! Толпа местных и залётные, но вооружённые громилы сближались… Главарь внимательно следил за её лицом — его в своё время хорошо натренировали в «семье». Какой-нибудь манагер обозвал бы этот навык «прикладной психологией», кумигасира же просто знал, что означает то или иное выражение глаз… и выражение мрачной решимости ему не понравилось! С такой «милой улыбкой» отмороженная баба может и внутренности железкой почесать! Всё, плевать на указания — нужно своих обезопасить. Ногу там прострелить или плеч…
Вскинуть пистолет он успел. Даже в нужную сторону навести ствол. Палец начал выбирать длинный спуск самовзвода… а девушка была уже рядом, прижимаясь грудью к вытянутой руке… и закрывая своим телом обзор толпе местных. Закрывать было чего: правая рука женщины, выглядывая из широкого рукава кимоно, была… механической?! По крайней мере, тонкая — как кость какая — конечность завершалась бугристым суставом, а дальше шло лезвие, как нож для бумаги, смотрящее остриём вниз и «внутрь». И его кисть уже была зажата в этот просвет. «Сержант» не успел испугаться. Даже не успел осознать — такое впечатление, что он видел всё это со стороны — и даже не сразу понял, что кисти с пистолетом у него больше нет. Совсем. А потом пришла боль.
Нечеловеческий крик резанул по ушам — все, кто был на площадке перед сквером, рефлекторно уставились на источник, на секунду «примёрзнув» к месту: орал главарь бандитов. Его укороченная рука была воздета над головой — Ами удерживала её левой рукой, пережав пальцами страшную рану (кровь всё равно капала — но не лилась толчками). Опущенный правый рукав был слегка разорван и красен от крови.
— Мальчики! — воздух в лёгких кумигасира быстро кончился, и заговорила дама: от обертонов в голосе все вздрогнули ещё раз. — Кто не хочет
Вакидзаши полетели на асфальт, «рабочие» из комитета споро заламывали руки (вот что значит — активная борьба с проявлениями буйного бытового пьянства!) завороженно глядящим на ставшего в единый миг «дзайбацо» командира. Который сорвал голос и лишь довольно тихо хрипло скулил (и все, кроме Ами, думали, что от боли). Свет падал не совсем удачно, и потому кроме бухгалтера-богомола никто не видел, что волосы у бандита из тёмно-каштановых стали пепельно-серыми. Юмико тихо подошла и подобрала отсечённую кисть, припрятав в карман оружие. Хладнокровно («дриада», когда нужно, была тем ещё «деревом» по эмоциям) осмотрела срез и постановила, аккуратно заворачивая кисть в большой платок:
— Если сейчас отвезём в больницу, руку ещё можно спасти. Не знаю, как с нервами, а кость и сосуды пересечены ровно. Я наложу жгут.