Есть люди, которые делают делегирование полномочий принципом жизни, как уловку, позволяющую избежать сомнений и неуверенности. У этих людей неуверенность и сомнения в правильности выбора настолько глубоки, что они вынуждены постоянно просить поддержки, а иногда и конкретной помощи. Эта динамика, которая может показаться крайним случаем, на самом деле является одной из самых частых ситуаций, наблюдаемых за последние двадцать лет. Как свидетельствует одна из наших работ 2001 года (Nardone, Giannotti, Rocchi, 2001), эволюция семьи и общества в направлении все более гиперопекающих моделей создает людей, неспособных брать на себя ответственность и, следовательно, нерешительных и неуверенных перед лицом критического выбора.
Если родители кажутся решительными и обнадеживающими, часто возникает тенденция делегировать выбор им, но если отец и мать относятся к категории делегирующих полномочия, ситуация становится еще более сложной.
Если партнер надежен и защищает, часто возникает тенденция делегировать ответственность ему / ей, так что часто пары в конечном итоге держатся на взаимодополняемости между неуверенным и делегирующим субъектом и другим решительным и обнадеживающим.
Это явление не опасно само по себе, но становится таковым, когда переходит в крайность, превращаясь в реальный источник личной неспособности и постоянных сомнений в своем потенциале. Амбивалентный механизм, который выстраивается во взаимодействии между делегирующим лицом и человеком, который его поддерживает, запускает модель, которая становится чрезмерной, гипертрофированной: «Я делегирую тебе ответственность за это решение, поскольку у меня есть сомнения или уверенность в том, что я не смогу принять его сам/сама; с другой стороны, ты, движимая /движимый лучшими намерениями, помогаешь мне, взяв на себя ответственность за это вместо меня». Такой способ рассуждений несмотря на то, что позволяет мне чувствовать себя спокойным, защищенным, уверенным, доказывает также мою неспособность принимать решения от первого лица. Это двойное сообщение производит в равной степени двоякий эффект: с одной стороны, оно заставляет меня чувствовать себя в безопасности, с другой – оно подтверждает и усиливает сомнения в моих личных способностях. Повторение этого сценария с течением времени дает противоречивый результат, поскольку то, что защищает меня и в то же время дисквалифицирует меня, впоследствии заставит меня почувствовать себя еще более неспособным и приведет к тому, что у меня будет все больше и больше необходимости делегировать другим ответственность за мой выбор: то, что должно было освободить меня от мучительных сомнений и нерешительности, заключит меня во все более глубокую неуверенность и недоверие самому себе.
Таким образом, тип «сомнения-тирана», с которыми справляются контрпродуктивным образом на межличностном уровне следующие:
– Я успокаиваюсь, делегируя решения другим, чтобы не напрягаться и свести к минимуму сложности, которые создает для меня жизнь, а именно: я не выбираю, потому что это слишком сложно, но я соглашаюсь с выбором других, отказываясь от усилий и передавая свои полномочия другому;
– Я считаю правильным делегировать решения, которые я не способен принять тому, о ком, напротив, я должен заботиться, а именно: я впадаю в самообман, что поступаю демократично, когда прошу кого-то взять на себя мои обязанности;
– Я успокаиваю себя, делегируя другим «способным» то, что, по моему мнению, я неспособен делать, а именно: я не позволяю себе научиться доверять себе и своим ресурсам. Когнитивный самообман
Чтобы избежать неуверенности и мучений сомнениями человек разработал различные стратегии. В психологической литературе мы сталкиваемся, в частности, с двумя, настолько частыми, что их можно определить как психологическую «еформацию» современного человека: теория когнитивного диссонанса Леона Фестингера (1953) и самообман убеждения других, чтобы убедить самих себя.
Когнитивный диссонанс относится к феномену эмоционального кризиса, который возникает, когда после совершения выбора возникает сомнение в отношении других возможных вариантов выбора. Например, когда мы решаем купить автомобиль, мы собираем информацию, которая позволяет нам сделать выбор и купить определенную модель. На этом этапе мы не можем избежать сомнений в том, что мы сделали лучший выбор, сравнивая купленный автомобиль с другими аналогичными моделями. Здесь человеческая психология прибегает к очень эффективному средству, чтобы получить уверенность в обоснованности сделанного выбора. Фактически, то, что наблюдается у большинства людей, покупающих автомобиль, – это тенденция заново исследовать, перечитывать и говорить о достоинствах купленного автомобиля, а также о недостатках конкурирующих моделей. Этот когнитивный самообман позволяет нам укрепить веру в то, что мы сделали наилучший выбор, и устраняет чувство тревоги и страдания, возникающее из-за сомнения в том, что мы сделали неудачный выбор.
Любой интеллектуал сочтет уменьшение когнитивного диссонанса доказательством человеческой глупости. На самом деле речь идёт об эмоциональном и когнитивном механизме, который затрагивает всех нас, создателями и одновременно жертвами которого являемся мы сами. В доказательство этого понаблюдайте, как тенденция искать идеи, информацию, данные, подтверждающие наши убеждения, мысли или выбор не в пользу конкурирующих возможностей, является феноменом, который наблюдается на всех уровнях интеллектуального, социального и культурного развития. Следовательно, не следует со «снобистско-философской» позицией относить эту динамику только к неразумным или малообразованным людям! Напротив, это ещё один когнитивный самообман или иллюзия, что знание может освободить нас полностью от человеческих потребностей. В конце концов, мы уже видели, что делегирование выбора знанию, научной или религиозной философской истине является наиболее древним, но все еще актуальным способом сдерживания умственного червя сомнения. Однако, когда этот ментальный прием становится преобладающей тенденцией, который субъект использует, чтобы успокоить свои внутренние противоречия, феномен трансформируется в умственную ригидность и неспособность к критическому отношению в форме психопатологии навязчивых состояний. Мы имеем в виду расстройство, обычно характеризующееся навязчивыми идеями, мысленными образами, определенными фиксациями, которые преследуют человека и врезаются в ум навязчивым образом; иногда возникают агрессивные порывы, мысли и неудержимое желание совершить поступки против своей воли. Из этих импульсов рождается чувство вины, которое трансформируется в меры предосторожности, в силу сомнения в возможности совершить эти ужасные действия или в том, что они были невольно совершены. Когда возникают эти сомнения, часто прибегают к ритуалам контроля или просят заверений, которые превращают расстройство в обсессивно-компульсивное. Чаще всего встречаются навязчивые идеи, связанные с предполагаемым заражением, с необходимостью хранить все предметы в определенном порядке, но, прежде всего, с повторяющимися сомнениями, которые заставляют субъектов задаваться вопросом выключили ли они газ, оставили ли дверь открытой до такой степени, что они начинают думать даже о том, что могли стать виновниками несчастного случая со смертельным исходом не отдавая себе отчета. В случае обсессивно-компульсивного расстройства человек, у которого есть такие сомнения, испытывает сильное беспокойство, которое заставляет его создавать несколько причудливые ритуалы контроля, которые призваны ослабить беспокойство, вызванное сомнением, такие как постоянная проверка газового крана, повторение успокаивающих мысленных формул, совершение определённых движений, которые не имеют ничего общего с необходимостью разрешить первоначальное сомнение.
Убедить других, чтобы убедить себя
Убеждение других чтобы убедить себя можно определить как интерактивный самообман, поскольку его основа носит чисто межличностный характер, тогда как в предыдущем случае она была в основном индивидуальной. Феномен состоит в упорстве, с которым человек пытается убедить других в обоснованности его аргументов, убеждений, действий с целью убедить самого себя в правильности его точки зрения. Например, я изменяю своему партнеру, разговариваю с другом и пытаюсь убедить его во всевозможных веских причинах, по которым я совершил этот проступок. Чем больше мне удается склонить его к моей точке зрения, тем больше я уменьшаю свое чувство вины, пока не убеждаюсь, что поступил правильно и что, возможно, я мог бы сделать это раньше. Основываясь на этом гротескном явлении, люди, совершившие неприглядные поступки, умудряются превратиться в жертву и, следовательно, снять с себя чувство вины. В этом случае также последователи «чистоты мысли» могут возразить, что связное и согласованное рациональное рассуждение освобождает нас от умственных сомнений. К сожалению, однако, как показывают нам история и повседневная жизнь, мы пытаемся убедить других в действенности принципов разума, чтобы поверить в этот метод.
И снова, как и в предыдущем случае, если этот механизм обобщить на все ситуации, а не только на те, которые обозначены критическими моментами, мы столкнемся с истерической и параноидальной психопатологией. Теоретически подобно истерии или нарциссическому расстройству личности, демонстративная личность характеризуется чрезмерной эмоциональностью с тенденцией избегать эмоциональной ответственности и постоянным и поиском внимания и одобрения, часто с помощью провокативно-соблазняющего поведения. Эти люди легко поддаются влиянию, поскольку зависимы от других, любят манипулировать другими, эгоцентричны, незрелы в отношениях и со слабой личной идентичностью, даже если они демонстрируют большую уверенность в себе. Часто они ведут себя театрально и раскованно, нередко проявляются параноидальные черты характера. Люди с параноидальным отношением уверены, что все имеют что-то против них, они никому не доверяют. Наиболее распространенное параноидальное состояние – это вера в то, что их преследуют, за ними шпионят или что у других могут быть плохие намерения по отношению к ним, вплоть до психоза с бредовым содержанием. Чья-то ошибка трактуется как измена, шутка становится атакой, комплимент становится элегантным способ выражения критики; предложение помощи, даже если оно исходит от близкого человека, превращается в признание недееспособности. Сознание, которое контролирует осознание
Сомнение, когда оно становится навязчивой идеей и умственной пыткой, если подвергнуть его тщательному анализу, основанному на функциях ума, может быть рассмотрено, как вторжение сознания в осознание своих действий; своего рода внутренний судья, который с позиции превосходства оценивает наши действия и мысли, подвергая сомнению их обоснованность и правильность.
Уильям Джеймс (1890/1965) наблюдает, как «потоки сознания» являются результатом постоянного взаимодействия между восприятием, действием, опытом, эмоциями и мыслью, которые построены как отражение, абстрагированное от происходящих процессов, но которое также становится их неотъемлемой частью, поскольку влияет и находится под влиянием этой психологической динамики. Осознание же касается ощущения и протекания собственного бытия и действий без когнитивной абстракции, отделяющей себя от опыта. В связи с этим Сальвини и Боттини (2011) в своем тщательном анализе исследований сознания, вслед за работами Дж. Джеймса, подчеркивают, что сознание, будучи репрезентацией реальности, опосредовано языком и символическими кодами, используемыми человеком, для придания смысла воспринимаемой реальности. Следовательно, то, что говорит нам сознание, не является чем-то конкретным и осязаемым, а представляет собой продукт сложной динамики между разумом и чувствами, и разума с самим собой. Это представление, опосредованное символическими кодами опыта, которое отделяется от реальности и становится её суровым судьей, настолько, что метафорически определяется как «неудобный жилец, который обитает в нас» (Salvini, Bottini, 2011). Когда этот беспокойный обитатель с высокомерием вторгается в нашу жизнь, он вмешивается в наши переживания и наш жизненный опыт, изменяя чувства и значения. Даже такие часто используемые высказывания, как «у вас должна быть чистая совесть, чтобы быть спокойным», или «вы страдаете, потому что у вас нечистая совесть», или «вы должны примириться со своей совестью», ясно указывают на то, как наш неудобный умственный жилец рассматривается в роли строгого судьи.
Как мы неоднократно подчеркивали, тот факт, что на протяжении тысячелетий продукты сознательного мышления считались Олимпом природы и человеческого опыта, привело к тому, что они чаще всего переоцениваются по отношению к опыту чувств, а также сознательному и бессознательному восприятию явлений, которые мы называем «реальными». Слишком часто забывают предупреждение св. Фомы: «В разуме нет ничего, что не прошло бы сначала через чувства».
Фрейд (1983/1985) также осознавал это и фактически разделил компоненты личности на «Я», «Оно» и «Сверх-Я». Последнее представляет собой «отцовский закон», который контролирует, оценивает и осуждает требования «Оно», то есть инстинктивные побуждения, в то время как «Я» пытается посредничать между трансгрессивными тенденциями и репрессиями, чтобы найти психический баланс.
Господство высшего интеллекта, великими сторонниками которого являются Платон и Гегель, побуждает человека отдавать предпочтение плодам размышлений и умозрений сознания, а не опыту и практическому осознанию. Гегель (1837/1981) утверждал: «Если факты не согласуются с теорией, тем хуже для фактов».
«Мысль возвышает, действие обезображивает»: эта позиция интеллектуального снобизма продолжает буйствовать и находит поддержку даже в некоторых формах психологии, которые слишком ориентированы на когнитивные процессы. Однако важно учитывать, что этот дисбаланс становится источником проблем для человека, когда предположения субъекта попадают в ловушку неразрешимых вопросов и дилемм, которые он пытается разрешить исключительно через процессы рационального размышления. Например, если бы у меня было сомнение, что я педофил, я мог бы годами думать об этом, не находя выхода рационально. Я, вероятно, начну сознательно следить за своими чувствами в отношении детей, и в этот момент моя совесть будет атаковать осознание: желание определить мои чувства в конечном итоге повлияет на них, давая мне новые сомнения, а не обнадеживающие ответы.