Заключительная часть терапии

Чтобы прояснить терапевтический путь, разработанный для лечения патологического сомнения, и его адаптацию к различным формам расстройства и к особенностям пациентов, ниже описывается заключительная часть историй лечения патологий, представленных в предыдущей главе. Как я могу быть уверен, что психически здоров

Когда я впервые встретил молодого человека и его родителей, ситуация казалась поистине безысходной. Плохо выглядящий сын с длинной бородой и потерянным взглядом сел, сохраняя напряженную позу, голова опущена вниз, в то время как одна нога судорожно дёргалась; обессиленная мать расплакалась, прежде чем заговорить, в то время как отец с явным волнением начал излагать проблему.

Как только я выслушал рассказ о развитии проблемы, я сказал им: «Позвольте мне резюмировать, правильно ли я понимаю: ваш сын находится в отчаянном состоянии, заперт дома уже несколько недель в поиске окончательного и обнадеживающего решения вопроса, который мучает его уже давно и на который никто из многих выдающихся людей, с которыми он консультировался, не был в состоянии дать ответ. Он хотел бы получить неоспоримый ответ, подтверждающий, что он в здравом уме, и результатом его отчаянных поисков стал диагноз психического заболевания, поставленный семью выдающимися специалистами. Поэтому мне кажется, что определенность достигнута!»

Пока я высказывал свою точку зрения, молодой человек, казалось, очнулся от оцепенения, его нога перестала дергаться, и он начал внимательно меня рассматривать. В конце моего резюмирующего перефразирования он ответил: «Да, именно так. Мой поиск критерия психического здоровья привел меня к безумию, но, к сожалению, я не могу выбросить эту навязчивую идею из головы: найти окончательный ответ на свой вопрос. Я чувствую себя попавшим в ловушку этой идеи». Поскольку мы достигли первого важного согласия, его можно было использовать для внедрения точки зрения, альтернативной жесткому способу восприятия реальности пациентом. С этой целью я сказал: «Ну, если ты хорошо подумаешь, то, с тобой случилось то, что всегда происходит в психиатрии, то есть, когда вывод о том, что является здоровым, делается через определение болезни, и ты испытал это на собственном опыте, изучая болезни; это довольно серьезная методологическая ошибка, даже если она остается основополагающим критерием исследований в данной дисциплине. К твоему сожалению, ты ошибочно пошел дальше, пытаясь диагностировать здоровый ум, и ты подтвердил на примере твоего личного опыта тот факт, что можно отличить тех, кто здоров, от тех, кто страдает психическими и поведенческими расстройствами, на основании имеющихся симптомов и расстройств».

Молодой человек, в этот момент полностью активизировавшийся, начал спорить о том, что с эпистемологической точки зрения это совершенно неверно, оперируя многочисленными доказательствами, полученными в результате своих исследований. Я внимательно слушал, выражая свое изумление по поводу его образованности, но я снова утверждал, что не на уровне теоретических, эпистемологических и методологических изысканий, а на уровне наблюдаемого опыта, он представляет собой доказательство возможности различать здоровых и безумных через обнаружение явных симптомов расстройств. В этот момент молодой человек сказал мне: «Значит, вы говорите мне, что единственное реальное доказательство того, что я вменяем, – это вести себя так, как ведет себя нормальный человек? На что я ответил: «Ровным счётом так». Он ответил: «Это тавтология, самореференциальное утверждение».

Я наконец перетащил его на мою сторону, побудив оценить правильность информации и вопросов с чисто формальной точки зрения. «Конечно, ты прав, это утверждение референциальное и тавтологическое, но это продукт неразрешимого вопроса или дилеммы, на которую невозможно дать абсолютно правильный ответ, потому что критериев разума недостаточно, чтобы развеять сомнение, которое стоит за вопросом. В нашем случае существует множество гипотез, но ни одна из них не подтверждена абсолютно, так же как это случается гораздо чаще, чем можно подумать, в мире науки, а не только в обычной жизни. Допущение, которое необходимо доказать, принимается как валидное и становится основой для ряда предположений, которые определяют деятельность в этом секторе. Если задуматься, то же самое происходит в том, что неправильно считается точной наукой, то есть в математике».

Мой аргумент ошеломил пациента. Затем, с явным удивлением, он заявил: «Я никогда не рассматривал это с такой точки зрения, потому что, как вы мне сказали, на самом деле я испортил свою жизнь, желая найти окончательное объяснение, применяя метод, который из-за своей структуры и функционирования полностью увёл меня с пути и заставил меня опустить руки и плыть по течению. Фактически, теперь, когда я смотрю на это с этой точки зрения, я понимаю, что невозможно дать ответы на вопросы, относящиеся к реальности, о которой у человека нет окончательного объективного знания». Я тут же ответил: «Ну-ну… так в чем же проблема? В ответах, которые ты хочешь найти, или в вопросах, которые ты себе задаешь?» Очевидно, что это вопрос, который ориентирует ответ определенным образом, и молодой человек сразу сказал: «Ясно, что проблема – это вопросы, на которые невозможно ответить». Я настоял: «Хорошо… но ты все это время продолжал искать ответы вместо того, чтобы анализировать правильность твоих вопросов! Молодой человек, словно в акте покаяния и самобичевания, с иронической улыбкой сказал: «Правильно, я истязал себя в поисках чего-то, что было невозможно найти, поскольку это даже не существует».

После долгой беседы, которую родители наблюдали как зрители сюрреалистического зрелища, молодой человек встал и сказал: «Было поучительно поговорить с вами! Я бы хотел обсудить с вами и другие темы». Я ответил: «С удовольствием!». С того момента молодой человек возобновил учёбу на медицинском факультете, получил ученую степень, а затем поступил на специализацию по психотерапии. Наши последующие сеансы были великолепными беседами на научные, философские и психологические темы: теперь ему было совершенно ясно, что, желая пересечь «ничейную землю» в поисках истины в последней инстанции, как в легенде об Улиссе, можно потеряться.

Слишком много думать и бездействовать

Случай Давида мог показаться в некотором отношении простым в решении, учитывая его осведомленность и ясность в оценке своей проблемы и того, как она работает. На самом деле это может быть иллюзией неопытного психотерапевта, поскольку это противоречит здравому смыслу: чем мы осознаннее и умнее, тем мы более устойчивы к изменениям. Следовательно, если бы сразу же было достигнуто соглашение о том, что источником его затруднения и его навязчивой идеи было желание совершать абсолютно точные выборы в мире, где все непоследовательно и изменчиво, было бы не так просто найти стратагему и разблокировать ситуацию. В остальном, Давид очень ясно понимал, что попытка ответить на вопрос, который ежедневно мучил его, представляет собой его ловушку. Дело было в том, что он не мог из нее выбраться. Следовательно, необходимо было найти способ внести изменения с помощью чего-то разумного для него, но не прямого предписания изменения: другими словами, обмануть разум, который обманывает его, чтобы выбраться из обмана.

Поэтому я ему предложил провести эксперимент: мы договорились о минимальной ставке, экономически не рискованной для него, чтобы играть каждый день на бирже. Её нужно было разделить на три части и использовать тремя разными способами: первую нужно было вкладывать случайным образом; то есть, как только он открывает терминал и видит, что на фондовом рынке ведутся операции, он выбирает случайную инвестицию без каких-либо рассуждений или предположений. Вторую, нужно было играть на основе интуиции, то есть наблюдая за происходящей динамикой и делая быстрый выбор, не основанный на долгих рассуждениях и расчетах. Третий – потратить столько времени, сколько необходимо, на попытки вычислить, предсказать и предположить лучший выбор. Гений математики был очень заинтригован моим предложением и сказал: «Я действительно хочу посмотреть, что работает лучше всего! Более того, мне это кажется забавным экспериментом!». Таким образом был активирован первый обман для ума, который обманывает сам себя: удалось сделать так, что Давид возобновил торговлю на бирже. Это в любом случае должно было бы стать первым шагом для разблокирования ситуации. Каждый день мужчина, отвлекаемый любопытством по поводу возможных результатов трех способов выполнения своих операций, старательно инвестировал минимально согласованную сумму денег. Когда мы встретились снова, две недели спустя, он принес очень точное графическое изображение, состоящее из числовой таблицы и аналогового изображения тенденций, наблюдаемых в результате его выборов. Он выглядел очень удивленным и, прежде всего, пораженным результатами: лучшие результаты были получены при интуитивном выборе, за которым следовали результаты случайного выбора, в то время как результаты, полученные при обоснованном выборе, были менее удовлетворительными. Свидетельства позволили ему прикоснуться к чему-то, что поистине удивило его: случайность срабатывала даже лучше, чем его трудоемкие рассуждения! Когда я указал ему, что спустя долгое время ему удалось совершить операции, с искренним удивлением, широко открыв глаза, он улыбнулся и сказал: «Я только сейчас это понимаю, это потрясающе!» Затем я подробно объяснил ему стратагему, которую применил с основной целью вывести его из положения беспомощной жертвы его умственных затруднений. Результаты эксперимента меня тоже заинтриговали, поэтому мы вместе решили сохранить те же предписания, так как две недели были слишком коротким временем, чтобы рассматривать результаты как неоспоримые. Спустя три недели Давид вернулся с теми же графиками, которые показали, что его интуитивный выбор сохранял наивысшее показатели среди результатов и явно отличался как от случайного, так и от гиперрационального выбора. Он также сообщил, что на третьей неделе, учитывая положительные результаты, он начал серьезно инвестировать суммы денег с помощью метода интуитивного выбора и что, откровенно говоря, операции принесли существенную прибыль. Тут он задал мне очень острый вопрос: «Как вы считаете, чем объясняется тот факт, что у меня получается лучше, когда выбираю интуитивно, чем когда я углубленно думаю?» Я ответил: «Когда ты действуешь на основе оперативного осознания, твой разум объединяет, выбирает и различает возможности, не становясь жертвой сомнений, которые подрывают доверие к твоим способностям». На этот мой загадочный ответ он попросил меня дать более точное объяснение, поэтому я пояснил, даже точнее, чем он сам когда-либо смог бы понять, что его поиск «совершенного» решения привел к тому, что его методологические абстракции и математические спекуляции исказили его оперативное сознание, то есть процесс быстрого понимания, который позволяет нам использовать согласованно разум вместе с интуицией. Другими словами, абстрактный разум, если его определяют руководить действиями, сильно мешает взаимодействию между изобретательностью и быстрым рассуждением. То есть осознание подавляет действие: абстрактные рассуждения не должны проводиться, пока мы действуем, потому что они блокируют спонтанный поток взаимодействия между разумом и действием. Наш эксперт по математическому мышлению был определенно впечатлен моими утверждениями и прокомментировал: «Итак, я должен рассуждать и размышлять до и после, но не во время работы, потому что в противном случае это лишило бы мою способность интуитивного мышления». Итак, мы решили увидеться через месяц. Тем временем Давиду следовало продолжить работу на фондовой бирже, увеличивая, однако, использование интуитивного выбора, сводя случайный и гиперрациональный выбор к одной операции. Более того, я ему посоветовал обращать внимание на те моменты, когда его рациональное сознание вмешивается в оперативное о сознание, немедленно блокируя попытки поддерживать вопросы разума.

Через месяц Давид сообщил, что он опять стал отличным биржевым трейдером и что он постоянно следил за вторжениями своей гиперрациональности в операционные рассуждения, чувствуя себя гораздо более расслабленным и способным принимать решения, которых ежедневно требует его профессия.

Могу ли я быть детоубийцей?

Учитывая поистине удивительную картину нашего кафкианского персонажа – хотя это ни в коем случае не была литературная фантастика – проблема заключалась в том, чтобы разрушить структуру сомнения, которое превратилось в уверенность именно из-за попытки подавить его.

Понятно как субъект вошел в настоящее генерализованное измененное состояние сознания, из которого, как только он вышел, все вернулось в норму.

Во время первой встречи, используя обычную стратегию, применяемую к патологическому сомнению, я попытался заронить терапевтическое сомнение, чтобы вынести на рассмотрение вопросы инквизитора, прежде чем искать разумный ответ. На этот маневр пациент ответил: «Теперь, когда я говорю об этом с вами, мне все кажется ясным, я задаю себе глупые вопросы, на которые я ищу разумные ответы, и поэтому я начинаю бредить, что я убийца. Моя проблема в том, что эти идеи обволакивают меня, как смерч, и увлекают прочь от любой возможности рационального мышления, и у меня нет времени и сил реагировать». Это заявление еще более ясно подчеркивало тяжесть патологии. Я спросил его: «Но Ваше основное сомнение в том, что Вы являетесь преступником или что Вы можете превратиться в преступника в измененном состоянии сознания?» Пациент ответил: «Я знаю, что я не преступник, потому что я живу жизнью человека, который соблюдает правила, иногда даже чересчур. Я опасаюсь, что охваченный раптусом я могу совершить что-то ужасное, даже не осознавая этого».

Благодаря этому разъяснению, полученному с помощью стратегического вопроса, целью терапевтического вмешательства больше не было доказать пациенту, что он не преступник, а продемонстрировать ему невозможность превратиться, будучи охваченным раптусом, из респектабельного и безупречного с этической точки зрения человека в кровожадного убийцу. Для этого я начал перефразировать то, что он точно определил: я сказал, что его ситуация напомнила мне некоторые фильмы Хичкока и других старых режиссеров, в которых были странные случаи бессознательных убийц под гипнозом или охваченных «резвым безумием». Наиболее показательным был случай доктора Джекилла и мистера Хайда, из которого пациент также вспомнил великолепную телевизионную интерпретацию Джорджо Альбертацци: он сказал мне, что ужасно боялся быть похожим на этого персонажа. Я отметил, после анализа «сюжета» его проблемы, как пациент в конечном итоге реализовал именно то, чего он боялся больше всего, то есть потерял контроль над собой, именно в поисках уверенности, что он не может его потерять. Другими словами, я дал ему понять, как его попытка подавить сомнение с помощью успокаивающих ответов была тем, что привело его в измененное состояние сознания, когда он почувствовал себя виноватым в том, что придумал его разум.

Ситуация напоминала предложенный Кафкой образ самоубийцы: заключенный, который, увидев воздвигнутую во дворе виселицу, считает, что она предназначена для него, ночью сбегает из камеры, спускается во двор и вешается в одиночестве. (Кафка, 1948/1962). Героя Кафки сначала судят за преступление, которого он не совершал, затем, оказавшись в своей камере и увидев строящуюся виселицу, он думает, что это для него, совершает побег и вешается. После того, как я предложил ему этот литературный образ, он застыл с широко открытыми глазами. Мы можем утверждать, что это был его первый эмоционально – корректирующий опыт, который позволил познакомить его с терапевтической техникой, способной блокировать неудержимую спираль патологии. С тех пор, и правда, всякий раз, когда возникали ужасные сомнения и инквизиторские вопросы, пациенту приходилось блокировать поиск обнадеживающих ответов, зная, что, если бы он позволил этот процесс, его бы затянуло в водоворот и привело к измененному состоянию сознания, в котором он чувствовал бы себя виновным в преступлении, которого он не совершал. Если бы ему не удалось заблокировать импульс искать успокаивающие ответы, он должен был бы записывать все, что происходило в его уме, то есть выложить на бумагу внутреннюю дискуссию между инквизиторскими вопросами и ответами на них, позволив диспуту, прописывая каждую деталь, достигнуть насыщения.